Дэвид Кек - Пора предательства

— Сколько у нас людей?

— Способных сражаться? — Стареющий рыцарь рассеянно покачал головой. — Двести шестьдесят. Триста. Не больше.

— А сколько осталось у Радомора?

Под сводами все еще эхом звучал стон города.

— Что? — переспросил Лис.

— Сколько людей у Радомора? Цитадель стоила ему добрую тысячу бойцов.

Где-то в толпе за стеной солдат плакал ребенок.

— Несколько тысяч, — отозвался сэр Кирен. — Четыре или пять.

Кирен глядел на толпу. Это он впустил всех этих людей — он и Дьюранд: больше, чем они могли приютить или прокормить.

— Сэр Кирен, — не унимался Ламорик, — а сколько воинов мы сумеем собрать? Если протянем время, чтобы они успели добраться до нас? Считая людей герцога Монервейского?

— Две тысячи, ваша светлость. Может, больше.

— А за сколько времени?

Кирен возвел взор к небесам.

— За сколько времени?

— Дороги размыты. Путь далек. Если герцог Монервейский сейчас в море, в Эвенсенде, он даже ничего и не узнает еще много дней. Наши люди будут тут гораздо раньше.

Если они вообще придут — теперь, когда город захвачен.

Дорвен глядела прямо в глаза Дьюранду, не обращая внимания на то, что кто-нибудь может это заметить. Тысячи легких дышали одним и тем же спертым воздухом. Пальцы ее впились в колено молодого рыцаря.

По толпе в Расписном Чертоге пробежала рябь.

— А нельзя как-то нанести ответный удар? Ночью, пока негодяй еще не разбил лагерь? Поверить не могу… Что там такое?

Герцог внезапно встал и протиснулся через кольцо стражи. Неужели вой города стих?

— Отец? — позвал Ламорик, но старик упорно прокладывал себе путь через толпу. Ламорик рванулся вдогонку, и Дьюранд с усилием тоже встал. Надо двигаться. Он зашагал следом. И где бы они ни проходили, все головы были повернуты к внешним воротам: двести человек на лестнице, пять сотен в узком внутреннем дворике, еще тысяча на ристалище — и из них всего несколько сотен тех, кто способен биться. Дьюранд заметил даже слепого Хагона Знахаря. Тот, вытянув шею, весь обратился в слух. Над стеной парили обрывки дыма.

Герцог и его сын остановились там, где ряд стражников и беженцев выглядывали через решетки наружу. Дьюранд шагнул на скользкую от крови мостовую.

На рыночной площади за воротами высилась, подобно потерпевшему крушение кораблю, исполинская фигура. Доспехи у нее на плечах были все истыканы стрелами, из-под искореженного шлема выбивалась густая патриаршья борода, черная от крови. Длинный меч задевал концом мостовую, волочился по ней, звеня в лад ветру и далеким крикам. На другой стороне площади стояло не меньше тысячи воинов.

Абраваналь убрал с лица пряди волос.

— Так вот кто явился говорить с нами? Вот, каких послов он шлет, этот человек, женившийся на моей дочурке?

За мощеной площадью двигались в тени на крышах домов силуэты людей. Руки у них были заняты.

Ламорик шагнул к решетке, готовый к отпору. В то же мгновение, как молодой лорд сдвинулся с места, Паладин вскинул к небу свой смертоносный клинок. И за спиной у него, за площадью, разразился самый настоящий ад.

Волна жара и света ударила в лица стоящим на ступенях. Однако в пламени этом можно было кое-что разглядеть: гнусные письмена, выведенные на захваченных зданиях. «Выдайте герцога и всю его семью — останетесь живы».

Абраваналь резко повернулся, глядя на освещенные пламенем лица стражников, нищих и горожан; вскоре рассказ о том, что они видели, облетит всю собравшуюся в тенях толпу: тысячи людей, запертых меж камнем и пламенем.

На площади разворачивали знамена с леопардом войска Ирлака, готовые рвануться вперед. Гигант Паладин протяжно взвыл, а над башней Гандерика раздались рыдания. Каждая огромная буква послания Радомора была начертана кровью.

Они возвращались через темные дворы и коридоры, изо всех углов которых выглядывали внимательные глаза. Но Дьюранд не мог заставить себя вернуться в маленькое святилище. Ища хоть немного простора и воздуха, он взбирался все выше по башне — мимо перешептывающихся на лестницах оруженосцев, пажей и горничных.

И чем выше он поднимался, тем громче становился вой. Дьюранд им дышал.

Последний шаг вывел его из темноты лестницы к пылающим отсветами огня укреплениям. За стенами замка горел Акконель. Отряды всадников двигались сквозь тьму, швыряя факелы в каждое открытое окно, — и ад распространялся все дальше и дальше. А к воротам текла толпа. Очень скоро все до единого горожане, надеявшиеся спрятаться и отсидеться в подвалах, будут выгнаны из укрытий безжалостным огнем.