Урсула Ле Гуин: Тропки желания

Тамара предполагала застать Рамчандру за работой на свежем воздухе, но нашла в хижине, где он, на вид изможденный и в холодном поту, распластался на узкой койке.

– Извини, Рам. Я за последними детскими снимками.

– Пошарь в рундучке.

Указательный жест, которым он сопроводил свои слова, был столь вялым, столь нетипичным для обычного его состояния, что гостья не на шутку встревожилась:

– С тобой все в порядке?

– Бывало и лучше.

Для Рама признание в немощи было равносильно потере лица, но Тамара не отставала, упорно ждала, и он принужден был добавить:

– Диарея.

– Что ж ты раньше-то молчал?

– Шутишь?

Стало быть, Боб все-таки ошибается – Рам тоже не лишен чувства юмора, пусть и несколько своеобразного.

– Я справлюсь у Кары, – сказала Тамара. – Должно же у них найтись что-нибудь для подобных случаев, хотя бы для малышей.

– Что угодно, кроме взбитых сливок да дохлых мышей, – слабым эхом откликнулся Рамчандра, и она невольно рассмеялась – описание вышло весьма точным: основной пищей для ндифа служили бескостная плоть поро да приторно сладкие муссы из плодов ламабы.

– Старайся как можно больше пить. Я принесу еще воды. А ломокс что же, не помогает?

– Там уже не осталось чему помогать. – Похлопав себя по животу, Рама поднял на Тамару грустный взгляд своих больших агатово-темных глаз. – Хотелось бы и мне оставаться здесь таким цветущим, – добавил он, – как Боб, например.

Последнее замечание застало гостью врасплох. Она ожидала чего угодно: отпора, отчуждения, резкости – но никак не подобной прямоты. Это выбивало почву из-под ног, и ответ получился несколько невпопад:

– О да, Боб… Он… Ну, он вполне счастлив здесь.

– А ты, ты сама?

– Уже по горло сыта таким счастьем, даже ненавидеть начинаю все это. – Медленно покачав за горлышко глиняный, грубой лепки кувшин, Тамара уточнила: – Ну, не то чтобы и впрямь ненавидеть… Здесь ведь так красиво. Просто… просто на душе отчего-то кошки скребут.

– И жрать к тому же абсолютно нечего, – с горечью подсказал Рамчандра.

Тамара вновь рассмеялась и, прихватив посудину, отправилась к ручейку, журчавшему в двух шагах от хижины. Кругом все сияло и благоухало под жарким полуденным солнцем: вековые ламабы радовали глаз пурпурными переливами на могучих стволах, дымчатой голубизной листвы и чуть тронутой багрянцем охрой зрелых плодов; ручей, стыдливо прикрываясь призрачной пенной вуалью в буроватой песчаной постели, вел свой нескончаемый незамысловатый мотив. Но всем этим красотам Тамара предпочла сумеречную хижину с угрюмым и хворым лингвистом.

– Да не переживай ты так, Рам, – посидев по возвращении еще немного, сказала она на прощание. – Я непременно раздобуду что-нибудь у Кары или у кого-то еще.

– Спасибо тебе, – прошелестело в ответ.

«Какие красивые слова, – думала Тамара, шагая сквозь благоухающую светотень по тропке, спускавшейся вниз к реке. – Особенно когда их произносит мужчина с таким бархатным баритоном».

Сразу, как только она встретилась с Рамчандрой впервые – а случилось это в базовом лагере на Анкаре, там и формировалась их экспедиционная тройка, – ее потянуло к нему, точно магнитом, в груди вспыхнул безошибочно узнаваемый жгучий огонь желания. Вспыхнул и вскоре угас, задушенный самоиронией и легким стыдом. А Рамчандра, всегда такой отрешенный, такой буквально неприкасаемый, так ничего и не заметил. К тому же там был Боб – рубаха-парень, плечистый красавец-блондин, потаенная мечта любой женщины, совершенный принц из сказки. Отчего же было противиться? Проще дать, чего от тебя ждут, – легко, приятно и лишь чуток грустновато. Но побоку грусть, это лишнее, так недолго и захандрить. Жить следует лишь настоящим – срывай день, как листок календаря, и тому подобное. Ей, видать, суждено было оказаться в объятиях Боба, так оно и вышло. Но, увы, ненадолго, всего лишь до прибытия экспедиции на Йирдо и встречи с ндифа, обитателями этой далекой от родной Земли планеты.

Туземные девушки – а таковыми считались здесь особи женского пола от двенадцати до двадцати трех (или же четырех?) лет – оказались весьма привлекательными, страстными и опытными по части флирта. Роскошные их кудри золотистого или рыжего цвета ниспадали на точеные плечики, чуть раскосые изумрудные или фиалковые глазищи призывно постреливали по сторонам, суля мужскому полу неземные блаженства.