Чайна Мьевиль - Крысиный король

– Помоги мне, – повторил Король.

Сол отчаянно схватил Фабиана, изо всех сил встряхнул его, но звуки флейты глубоко проникли Фабиану в душу, и ничто не могло их вытеснить. Сол знал, что если и эта встряска не поможет, то единственное средство избавиться от Фабиана – это убить его.

– Помоги мне, – снова сказал Король.

Но Сол слишком долго колебался, а Фабиан за это время оттащил Крысиного короля от Дудочника.

– Есть!

Дудочник стоял перед Солом, разбрасывая пауков, грязный, исцарапанный и дрожащий. Он схватил Сола за воротник, поднял его с безумной силой и выбросил обратно в дыру, жару, кровь и шум клуба.

Сол неуклюже приземлился, скользя по разбитой сцене.

Дудочник выбрался вслед за ним, вытаскивая за волосы Короля.

«Город ветра» был закольцован, музыка звучала непрерывно, снова и снова. Сол был уверен, что запись была на всю длину пленки в DAT-плеере, может быть, на час.

– Ты проиграл! – закричал Дудочник Солу, – ты, и твой папаша, и твой дядя-паук, и человек-птица, вы все проиграли, и теперь я могу играть на своей флейте столько, сколько захочу. Твои друзья показали мне, как это делать, Сол…

Он взмахнул руками на стены, где пауки водили маленькие хороводы. Он указал жестом на танцпол, где под «Город ветра» прыгали измазанные кровью люди, топча мертвых крыс.

Он отдал Крысиного короля танцорам.

Тот обмяк, ослабевший и весь измочаленный.

Сол выдохся. Он почувствовал, как опять его схватили чьи-то руки. Дудочник неторопливо подошел и присел перед ним на безопасном расстоянии.

– Слушай, Сол, – прошептал он, – я не просто убью тебя. Прежде чем умереть, Сол, ты для меня попляшешь. Думаешь, ты особенный, да? Ну а я Владыка Танца, Сол, и, прежде чем умереть, ты для меня попляшешь. Думаешь, я позволю твоей жалкой, ничтожной армии сражаться до последнего вздоха?

Он указал на танцпол. В тусклом свете можно было разглядеть, что кое-где еще продолжается борьба: музыка звучала, танцоры, не останавливаясь, методично давили крыс.

– Я хотел кое-что тебе объяснить, Сол. Ты видишь, как я заставляю плясать людей и пауков? Видишь, как я это делаю? Так вот, я могу заставить плясать и крыс тоже, Сол. А ты, разве не ты тот знаменитый полукровка, а? Мальчик-крыса? Да? Смотри, я уже играю для людей, Сол, и одна твоя половина пляшет, хотя ты и не чувствуешь этого. А когда я начну играть еще и для крыс, Сол, тогда я буду играть для обеих твоих половин. Понимаешь? Понимаешь, ты, маленький ублюдок? Я не знал, что найду, когда просматривал твою записную книжку, пытаясь вычислить тебя. Только перевернув очередную страничку, я случайно увидел надпись, нацарапанную рядом с какой-то ерундой… и смотри, что я нашел. Твою подружку Наташу, это она показала мне, как сделать мою флейту многоликой…

Дудочник ухмыльнулся и нежно погладил Сола по лицу, потом повернулся и пошел обратно к пультам. За ними стояла Наташа: одежда изорвана, лицо покрыто густым, как масло, слоем крови.

Танцпол еще покачивало, но на сцене воцарилось необъяснимое спокойствие.

– Я буду играть для обеих твоих половин, Сол, – сказал он. – Я заставлю тебя танцевать.

Он взглянул наверх, поднял палец, дирижируя, и музыка изменилась снова.

Ударные продолжали отсчитывать ритм, линия баса звучала неизменно, слышались те же помехи и трепетные звуки клавиш… но над всем этим взлетела флейта.

Поверх сладкоголосого и тонкого мотива флейты, соблазнявшего людей и пауков, появился третий уровень звучания. Тревожная, неуверенная демократия полутонов и минорных гармоний, ферматы, вперемежку с сюрреальными взрывами шума, – от такой музыки по телу бежали мурашки. Музыка крыс.

Все крысы на танцполе, которые еще не успели удрать и не погибли, замерли.

Краем глаза Сол видел, как Крысиный король оцепенел, как его глаза остекленели и сфокусировались на чем-то лежавшем вне поля зрения. И увидев это, Сол сам почувствовал толчок изнутри, в нем росла волна изумления, он стал прислушиваться к звукам музыки, глядя широко раскрытыми глазами на вспышки света вокруг, на динамики, на стены, чувствуя, как открывается дверь у него в мозгу.

Далеко-далеко он услышал пронзительный смех, увидел, как танцоры носят Дудочника по залу на поднятых руках, но это его больше не волновало. Никто его больше не держал. Сол поднялся и пошел к центру сцены. Он мог думать только лишь о музыке.

И было еще что-то, вне его досягаемости…

Он слышал запах… Он ощущал его в воздухе, внутри Сола загоралось желание, член его стал упругим, рот наполнился слюной, ноги двигались сами, не надо было думать, куда идти, вообще ни о чем, – он повиновался только музыке, двум мелодиям сразу, крысиной и человеческой, тягучей и яростной, плескавшимся одна в другой и заливавшим мозг.