Дэвид Геммел - Нездешний

— Ты правда в это веришь?

— Во что же еще остается нам верить? Кто-то дрогнет, кто-то умрет — но другие дадут отпор. Я не верю, что зло восторжествует. Не могу поверить.

— Оно торжествует повсюду — страна лежит в руинах.

— Здесь оно еще не восторжествовало, Астила.

— Но и война еще не окончена, Дардалион.

Йоната мучили дурные сны, и он проснулся в поту. Он видел, как пляшет его отец, снятый с виселицы, с багровым лицом и вывалившимся изо рта языком. Он плясал, а знатные господа смеялись и швыряли ему медяки — эти господа лакомились соловьиными язычками в то время, когда отец просил на хлеб; за один кубок вина они платили больше, чем он тратил в месяц на всю семью. Они подшучивали и насмехались над ним.

Йонат сел, весь дрожа. По стене шли Карнак с Гелланом и Дундасом. Йонат плюнул, обуреваемый злобой.

Если бы хоть кто-то послушал его год назад, вагрийцы никогда не вторглись бы в страну. Но господа думают не так, как простолюдины. Им бы урезать Легион, лишить солдат честного заработка. Обречь их на голод — ведь земля всех не прокормит. Кого заботит судьба простого солдата? Никого — а всего меньше господ в шелковых одеждах, с мечами, оправленными в драгоценные каменья. Любопытно, что бы они стали делать, если бы солдаты взяли да и разошлись по домам? И вагрийцы, и дренаи? Стали бы сражаться друг с дружкой? Ну нет — такая игра им быстро бы приелась.

Его думы нарушил Геллан.

— Я вижу, ты не спишь. Можно посидеть с тобой?

— Сделайте милость.

— Как у тебя дела?

— Неплохо.

— Хотел бы и я сказать то же самое. Вряд ли я долго протяну, если все дни будут похожи на этот. Ты когда-нибудь испытываешь такое чувство?

— Время от времени. Это пройдет, командир, с первой же завтрашней атакой.

— Надеюсь. Ты нынче вел себя молодцом, Йонат, — удержал своих, когда все казалось потерянным. Немногие способны на такое. Это дается человеку свыше, и я первым разглядел в тебе этот дар. Я горжусь тобой — говорю это искренне. Потому-то я и сделал тебя офицером.

— А не потому ли, что я смутьян? — буркнул Йонат.

— Нет. Ты и ворчишь потому, что тебе не все равно. Тебя заботит судьба легионеров — а значит, и самого Легиона. В тебе есть напор и отвага, и тебя уважают — для офицера это главное. Называться можно как угодно, но человек не всегда соответствует своему званию. Ты своего достоин.

— Но не по праву рождения.

— Я не знаю, да и знать не хочу, от кого ты родился. А известно ли тебе, что мой отец торговал рыбой? Однако я им горжусь, ведь он из кожи вон лез, чтобы дать мне образование.

— Мой отец был пьяницей, и его повесили за то, что он увел лошадь у дворянина.

— Но ты-то не таков. — Еще бы! И скажу вам вот что: никогда я не буду служить чужому королю.

— Я тоже. Но об этом подумаем завтра, а сейчас надо спать.

Геллан встал, и Йонат спросил с усмешкой:

— Ваш отец правда был рыбник?

— Нет, он был князь. Я приврал немного, чтобы тебя позлить.

— В это мне больше верится.

— Охотно понимаю. Спокойной ночи, Йонат.

— Спокойной ночи, командир.

— Кстати, Дардалион говорит, что священники не могут больше сопротивляться Черному Братству. Он просит последить за тем, чтобы люди не предавались унынию, — враг постарается вывести из строя тех, кто послабее, так что поглядывай.

— Хорошо.

— Вот и отлично. За твой участок я спокоен.

Геллан зашагал прочь, усмехаясь во мраке. Его отец владел пятью рыболовными флотилиями — как бы старому князю понравилось, что его назвали рыботорговцем?

Проспав около часа, Нездешний оседлал коня и попрощался с паромщиком. Ночь была ясная, и далекие горы стояли, точно стена на краю света.

— Береги себя, — сказал Гурион, протянув на прощание руку.

— Ты тоже, дружище. На твоем месте я переправился бы обратно. Эти зверюги охотятся за мной — сюда они не вернутся.

Три дня ехал он, по возможности скрывая следы, переправляясь через быстрые ручьи, взбираясь на каменистые склоны. Но вряд ли его усилия могли надолго задержать демонов, идущих по следу, — а помимо них оставались еще враги в человеческом обличье.

Дважды он останавливался в лагерях нотасов и один раз перекусил с четырьмя охотниками — они встретили его холодно и явно примеривались ограбить. Но в высоком южанине было нечто такое, что удержало их: не лук, не ножи и не меч, скорее расчетливый взгляд и уверенность осанки. Поэтому они дали ему поесть и с видимым облегчением посмотрели ему вслед.

К ночи в их стан нагрянули другие надиры, которых было куда больше, — они долго расспрашивали охотников, а потом зверски убили их.