Дэвид Геммел - Рыцари темного леса

— Давным-давно, на заре иных времен, — начал он, — Петрик вышел из леса. Он был высок…

Ни один звук не прерывал повествования, и поэт продолжал ткать свое волшебное полотно. Когда он стал рассказывать о том, как Петрик был предательски убит на Перевале Душ, слушатели просто впились в него глазами. Но история не завершилась, как обычно, крылатыми демонами, накинувшимися на тело героя. Душа Петрика, по словам Нуады, воспарила ввысь, чтобы продолжить свою битву в небесах. Меч его преобразился в лунный луч, глаза — в две сияющие звезды. Когда поэт наконец умолк, в горнице загремели оглушительные рукоплескания.

Еще час Нуада рассказывал о героях древности, завершив свою речь сказанием о рыцарях Габалы, ушедших, чтобы сразиться с силами зла. Угрюмое пренебрежение Лло Гифса, помимо его воли, растворилось в красноречии поэта, и он захлопал в ладоши наряду со всеми остальными.

Хозяин поднес Нуаде кружку эля. Поэт осушил ее до дна, а затем водрузил на столешницу стул и сел на него, ожидая вопросов.

Вопросы не замедлили явиться, и Нуада стал рассказывать о гонениях в столице, о травле номадских купцов, о росте цен и нехватке продовольствия на севере, о больших скачках и огромном сером жеребце улане, обогнавшем лучших скакунов королевства.

Рассказав все новости, он слез со стола и подошел к Лло Гифсу.

— У тебя талант, — сказал тот. — Но был ли Петрик здесь на самом деле?

— Раз ты почувствовал его присутствие, значит, был, — улыбнулся Нуада.

— Как получилось, что такой мастер, как ты, оказался в подобном месте? Ты давно должен был разбогатеть и жить во дворце.

Нуада весело прищурил свои лиловые глаза.

— Я действительно жил во дворце и ел на золоте. Такие рубашки, что на мне сейчас, я носил только один день, а потом отдавал рабам либо просто сжигал.

— Ты хочешь сказать, что все это ничего не стоит по сравнению с вольной жизнью в лесу? — усмехнулся Лло.

— Нет, не хочу. Посмотри на меня и скажи, что ты видишь.

— Довольно смазливого парня с длинными волосами и глазами необычайного цвета. Что еще я должен видеть?

— Я номад. Мой отец был одним из богатейших купцов Фурболга.

— Понимаю. У тебя все отняли.

— Хуже того. Всю мою семью перебили. Когда пришли солдаты, я был не дома, а… у своей подруги. Потом она помогла мне выбраться из города.

— Нечего сказать, в хорошие времена мы живем. А почему ты выбрал этот лес?

— Я слышал, что тут появился один мятежник, настоящий герой, и хотел разузнать о нем побольше. После этого я намерен отправиться на восток, в страны, где еще правит разум.

— Мятежников ты здесь не найдешь. Воры и разбойники у нас имеются, а вот герои едва ли.

Нуада, помолчав немного, наклонился поближе к Лло.

— В Фурболге и других городах ходят слухи о герое, который восстал против герцога и самого короля. Он убил герцогского племянника и был приговорен к смерти, но бежал из мактийской тюрьмы и освободил всех тамошних узников. Во всей стране его имя стало символом борьбы с тиранией.

— Борьбы с тиранией? — хмыкнул Лло. — Что за чушь, поэт! Бороться с тиранами — все равно что плевать против ветра.

— Ошибаешься. Этот человек существует, и я его найду.

— Как его хоть звать-то, борца твоего?

— Лло Гифе, — с блеском в глазах произнес Нуада.

— Желаю тебе отыскать его, поэт.

— Стало быть, ты его не знаешь?

— Нет, я не знаю человека, о котором ты говоришь. Пошли-ка лучше поедим.

Бывший рыцарь выбирал нехоженые тропы подальше от человеческого жилья. Питался он мясом, которое добывал, стреляя из лука, и приправлял его собранными в лесу травами. Время шло, и борода все сильнее давила ему на горло, но никто из тех, кого он спрашивал, не слыхал о знаменитом мастере по имени Руад Рофесса. На севере остался только один большой город, Макта, и Мананнану очень не хотелось ехать туда. Герцог наверняка его узнает, хотя бывший паж не узнал.

Прошло пятнадцать дней с тех пор, как он в последний раз пополнял запас соли, крепкой браги и овса. Травы на лугах полно, но от диких зверей надежнее спасаться на коне, который ест овес. Городишко, где он покупал припасы, был маленький — каких-нибудь шестнадцать домишек, кузня и житница, а цены оказались вдвое выше ожидаемых. Мананнан заплатил, сколько требовалось, и устроился на ночлег за городом, на поляне у ручья.

Было жарко, и он немилосердно потел под своим шлемом. Откупорив бутыль с брагой, он выпил, и ему в который раз вспомнился ужас, испытанный в детстве. Он залез тогда на сухое дерево и перебирался с одной стороны ствола на другую, но сук под ним подломился, и он рухнул прямо в прогнивший изнутри ствол, угодив ногами в муравейник. Руки его оказались прижаты к бокам, и он застрял в дереве, как в узком стоячем гробу. Он стал кричать, но до дому было далеко, а он никому не сказал, куда идет. Муравьи, взбираясь вверх по его ногам, сновали по лицу, забирались в глаза и уши — а когда он кричал, то и в рот. С прижатыми к телу руками он не мог вылезти и ждал час за часом, пока его наконец не услышал лесник. Шестеро человек трудились еще час, чтобы вытащить его на волю. С того дня он стал избегать тесных, замкнутых мест. Пережитый ужас не оставил его и в зрелые годы.