Кейт Ивен: Кварталы Нелюдей

Марго умерла.

От рук своих кавалеров. Эдакая золотая середина. Почему-то два друга решили, что если они не могут убить вражду в себе, то надо убить причину вражды. Убить вдвоём. Вот такая радужная история. Сейчас, правда, сигнальным цветком, той самой последней каплей, не всегда бывает маргаритка (она не всегда под рукой), но обычай остался. Остался обычай бросать между бойцами благо, которое оборачивается им на зло, толкая обоих в драку.

Судья, отступая назад, покинул арену. Вот сейчас начнётся самое интересное, то — ради чего здесь собралась вся наша бесшабашная компания, ради чего мы нарушили сотни общепринятых запретов, ради чего каждый из нас пожертвовал частью своей человечности. Ради чего я и сестра искорежили себе детство и повернули свою жизнь в иное русло. Каждый здесь обязательно лишился чего-либо драгоценного из своей духовной сокровищницы, но никто об этом не сожалеет.

Никто.

Ни победитель, ни побеждённый.

Оба бойца, с виду ни в чём не уступающих друг другу сошлись в центре арены, вдруг показавшейся мне чертовски маленькой по сравнению с той битвой, что собиралась разыграться. Походка Никиты была тяжёлой и уверенной, как его характер, зато белокурый парень напротив — шёл пружинисто и легко (абсолютно никакой схожести с его норовом), словно по подиуму. Маргаритка печально погибла под его стопой. У нас существует глупое поверье, что тот, кто раздавит сигнальный цветок, выйдет победителем в схватке. Знаете, до сих пор я ему не верила, но сейчас…

А чего загадывать? Сейчас они просто приближаются друг к другу: мой рыжеволосый друг и холодный красавец. Да, одно верно из всех моих вышеперечисленных размышлений — среди фотомоделей быть бы этому красавцу рядом с миссис Кроуфорд. И ему хорошо: деньги, слава, и мне: рожу б его не видела.

— Смотри, как идёт, — замирая, прошептала подруге какая-то девчонка из младших отрядов, смазливая, но незнакомая мне, — как… как король!

— А может уже, как бог? — не удержавшись, желчно спросила я, но она словно не услышала издёвки и ответила, радая новой собеседнице:

— Точно, что как бог! Ты его знаешь?

— Разумеется, — скривилась я.

— Познакомишь?! — аж подпрыгнула эта малолетка от радости. — Ну пожалуйста!!!

Я недоумённо взглянула на неё. Господи, да ведь малявка малявкой, а в глазах тот фанатичный влюблённый блеск, который я ненавижу. Может, потому, что ненавижу идолопоклонство в принципе? Вот она такая нескладная и невзрачная, эта темноволосая девчонка, не оформившаяся физически и психически, как и сотни других. На что она надеется? Ведь когда подрастёт, станет всего лишь одной из самых преданных поклонниц Эдуарда. С такой же безнадёжной надеждой и верой, что и десятки других… Та-а-ак, стоп! Чего это меня понесло в степь сочувствия?!

Киара внимательно проследила за моим задумчивым взглядом и ненавязчиво поинтерисовалась у этой соплячки:

— Тебя как звать-то?

— Люси! — её карие глаза горели щенячьим восторгом.

— Ты из какого отряда? — прищурилась моя сестра. Это значило, что если сия малышня не старше двенадцати, то она её сейчас пинком под зад отсюда выставит. Хм, моя близняшка всегда заботилась о детской психике. Наверное потому, что наши с ней что детская, что за ней последующая были маленько… хм-м-м… не в норме.

— Из седьмого.

Седьмой… Киаре стало неинтересно — стало быть, этой соплячке тринадцать лет и она уже имеет право быть здесь. Но всё-таки…

— А не боишься, что кошмары будут сниться? — как можно более спокойно спросила я. Был велик соблазн просто наорать на неё и прогнать прочь, пощадив её подростковую психику. Здесь не убивают, но хватает и другой, не менее „приятной“… жестокости, которую можно запросто испытать на себе независимо от того, два бойца собирались драться или несколько компаний. Такое случается, если окружающим вдруг вздумается отстоять свои интересы в побоище. Ломали, случалось, кости, а в каждом бою кому-то расшибают лицо или портят нос. Про чёрно-зелёные синяки и шикарные ссадины я вообще молчу: оные до сих пор заживают у меня на бёдрах. Остаётся только изумиться, почему наших „бдительных“ вожатых не удивляют эти возникшие за одну ночь как по недоброму волшебству отметины. Про массовки они, разумеется, в девяноста девяти процентов из ста не знают. Святая наивность. Впрочем, чего это я? Сейчас ещё накаркаю…

— … так какие кошмары? — сквозь пелену глубокой задумчивости донёсся до меня голос Люси, наивный до того, что я лишь вздохнула и тоскливо посмотрела на арену. Что я могла ей рассказать? Сейчас сама всё увидит. Я тоже когда-то была таким же радым своей „взрослости“ щенком, когда впервые попала сюда как зритель. Уходила я совсем другим человеком. Если… я не перестала оставаться им.