Татьяна Апраксина - Пустите детей

Но можно написать новую главу.

Первые желания просты и незамысловаты: пить, губы пересохли, а в горле словно репейник застрял. Перевернуться - плечо затекло, теперь везде болит, от локтя до шеи. Почему-то положили набок, странно. Грудь тесно сжата, схвачена со всех сторон, не вздохнуть. Между лопаток саднит и чешется. Неудобно-то как, думает Алваро, но не рискует шевелиться, и осторожно открывает один глаз.

Перед ним - иссиня-белая пустыня, ледяные складки отбрасывают голубоватые тени, переплетение нитей кое-где прерывается мелкими узелками, а далеко впереди виднеется черно-красный выпуклый прямоугольник. Если присмотреться, можно уловить очертания буквы S. Потом Алваро понимает, что нужно открыть и второй глаз - тогда он видит обложку глянцевого журнала и женскую руку с обручальным кольцом. Потом - вторую руку, лежащую на голубой ткани, широкую, с коротко обрезанными ногтями и ссадиной повыше запястья. Ссадина замазана йодом.

Сиделка, констатирует факт Алваро, и выдает подобающее благопристойному больному: "Пить!".

- Сейчас, - спокойно отвечает женщина. Алваро узнает голос.

Дальше ему в рот вставляют длинную гибкую трубочку, торчащую из подобия детской бутылочки, и в ней не вода, а что-то, похожее на пакостный чай с лимоном, мало что остывший, так еще и разбавленный, но выбирать не приходится, а капризничать стыдно. Хотя, наверное, можно - ну что взять с человека, только отходящего от наркоза? Жажда побеждает, и юноша употребляет содержимое поилки, пока ее не отбирают самым свинским образом, не дав даже половины. Паула - вредина, чего от нее еще ожидать...

- Остальное - попозже, - обещает вредина, и в качестве компенсации ласково гладит Алваро по щеке. Он прикрывает глаза, не зная, что с этим делать, и боится покраснеть. Но все равно приятно.

Зато все остальное приятным никак не назовешь. Игла капельницы очень раздражает, а кожа под пластырем чешется. Свет слишком яркий, порошок, которым стирали белье - слишком пахучий, из-за двери доносится бубнение телевизора, слишком громко... за несколько секунд Алваро составляет длиннющий список претензий к окружающей действительности. Ему не нравится все. Больше всего ему не нравится, что Паула ушла за врачом. Зачем такая спешка... а зачем она вообще тут сидит? И давно она тут сидит? Ей же вредно, наверное...

Доктор, смуглый и узколицый, Васкесу тоже не нравится. Во-первых, он едва говорит на местном наречии, да и на чистом романском - с чудовищным акцентом, во-вторых, он смотрит на Алваро, как на чудо... вероятно даже, чудо в перьях, а такое выражение лица у врача никак не внушает надежды на то, что все хорошо. Врач должен быть равнодушным и самоуверенным, даже если он не врач, а бывший ветфельдшер, даже если у него нет лекарств, а из всех инструментов - иглы да суровая нитка, но все равно на лице должно быть написано "да нихрена с тобой такого особого, парень, не скули!".

И вообще, кажется, его куда больше интересует Паула, с которой он трещит на латыни. Юношу же пару раз тычут иглой, просят пошевелить пальцами на одной ноге, другой ноге, на руках, поморгать... этим все и ограничивается. Зато каждое движение вызывает всплеск латинской трескотни, так что минут через десять у Алваро звенит от него в ушах.

После ухода доктора Паула щелкает бедного больного по носу.

- Не дуйся. Это лучший хирург-ортопед в этом полушарии. А обаятельным он быть не подписывался, правда? Пить хочешь?

- Угу... - голова болит, но и через головную боль - стыдно, наверное, опять скорчил рожу, ну, может быть, доктор не обиделся, он привык, наверное... - Давно я тут?

- Двое суток. Тебе сделали четыре операции. Все совершенно замечательно... ну, тебе, конечно, так не кажется, но это нормально. Доктор аль-Вахид говорит, что через три месяца ты будешь ходить и даже плавать... и что он очень удивлен.

- Я заметил...

- Вот же бессовестный, - смеется Паула, вновь берется за поилку. - Тебе действительно очень повезло. Так что не гневи Господа и не обижай доктора аль-Вахида. И... спасибо тебе, - женщина наклоняется, целует его в щеку.

Алваро лирически думает, что тут можно было бы и сказать нечто пафосное вроде "ради этого момента стоило...", но ощущения в спине и слова про три месяца убеждают: нет, ради момента - никак не стоило, поцелуй в щеку можно было получить и на прощание... а вот сама по себе Паула, живая и здоровая, все такая же веселая и ехидная - стоила, конечно. Тем более, что сам он выжил. А ведь не собирался, значит - и впрямь повезло... но какой же дрянью поят в этой больнице!.. Знал бы - лучше бы голову подставил, все равно пустая, а болит...