Екатерина Пекур - Дети Мира

И я никак не могла остановить этот процесс. Но я могла остановить войну.

Спустя два дня мы увидели Провал. Точнее, услышали мы его гораздо раньше — утробный гул ревущей воды, он не был оглушающим на такой высоте, но его низкочастотный компонент заставлял камни вибрировать. А ещё он наполнял души смутной тревогой.

Взобравшись на скальную площадку, Карун хмуро замер на краю пропасти.

— Брр, — отозвался он. Встав рядом, я сразу поняла, почему он был так немногословен. В щели, на глубине не менее пуня, зажатая отвесными черными скалами, ревела наша Быстрица — уже не та ласковая и мелкая изумрудная река, несущаяся по охристым перекатам, какой мы наблюдали её много дней. Теперь это был чёрный, глубокий, содрогающийся от ярости поток, кое-где увенчанный быстрыми фонтанчиками серой пены. Чуть поодаль он разделялся порогами на десяток рукавов — вода стремительно неслась по камням, сметая, как мне казалось, всё живое — и исчезала во множестве отверстий, больших и малых, проточенных в скальных породах.

— Невероятно. Хотя мне казалось, что это должно быть что-то более разрушительное.

— А ты видела изображения Провала раньше?

Я помотала головой.

— Мне только рассказывали. Хотя профессор обещал показать эти места, когда я научусь летать как следует.

Карун не взглянул на меня, он постоял над краем ещё минуту, мне даже показалось — специально, чтобы побороть обуревавший его ужас перед высотой — а потом сделал шаг назад.

— А ведь ты научилась.

Я не сразу поняла, о чём он.

— Да.

Мы не продолжили эту тему, и она словно повисла в дрожащем воздухе. Вместо этого Карун предположил, что тут могут проходить дороги патрулей, да и просто бризы могут бывать в таких знаменитых местах. Я согласилась, и мы спешно ушли с приметной площадки. Внизу под скалой был настоящий каменный хаос, побродив меж валунов полчаса, мы выбрали уютное место для ночлега и сели. Но повисший между нами разговор продолжал тяготить меня.

Какое-то время мы оба молчали. Карун сидел, оперев локти о колени и сжав руки в замок, я поглядывала на него, и мне казалось, что в нём, как и в окружающих нас камнях, всё дрожит. Хотя его лицо не шевелилось, но его выдавали руки, плечи, спина…

— Мне казалось, тебя не слишком беспокоило то, что я научилась летать. Всё это время тебя это не волновало.

— Меня это и сейчас не волнует.

— В таком случае скажи, что же тебя тогда волнует.

Он дёрнулся в мою сторону — дёрнулся и оборвал себя на полдвижения — и этот жест вдруг лучше слов показал мне, в каком он состоянии. Это было движение его прежнего. Попытка одёрнуть зарвавшуюся Санду грозным рыком или суровым взглядом. И это его смутило. На самом деле смутило. Он уже не знал, как себя вести. Я просто как воочию видела эту смертельную битву в его душе — битву между офицером КСН седьмого ранга, давшем присягу и Слово и до сих пор ни в чём не сомневающимся, и человеком, которым две недели спал с бризом. Похоже, искренне, и тем более, что новые факты не слишком-то укладывались в его былое мировозрение. Я, бывало, что-то рассказывала ему из того, что узнала за это время, а он говорил мне свои истории. И мы снова и снова бились головами о стену неизвестности — что происходит? чего мы оба не знаем о Мире?..

— Санда, ты уже не сможешь быть такой как раньше. Ведь ты знаешь это не хуже меня.

— Ты знал это с того мига, как риннолёт разлетелся к Тени, — парировала я, — И это не помешало тебе там, в воздухе, лупить меня по щекам и кричать, чтоб я не паниковала. Да ещё и держаться за меня. Я часто вспоминала этот миг. Ведь ты все понял куда раньше, чем это смогла понять я, правда? И что же, Вера и присяга не возобладали над твоим чувством самосохранения? Мы бы упали и разбились к хаосу, Карун. Без вариантов. У меня не было почти никаких шансов удержаться в воздухе — в первый раз, без наставника, в состоянии глубочайшего шока…

Карун поглядел на меня как-то виновато — мне было неловко видеть такое выражение на его лице. Но он ничем передо мной не винился, просто от избытка чувств он скверно контролировал мимику.

— Наверное, я дурак.

— Сделай с этом что-то. Иначе будет слишком поздно.

Он медленно встал на ноги и прошёлся по облюбованной нами прощадке. Камни низко вибрировали от гласа Провала. Я тоже встала и облокотилась на валун.

— А мы сможем вернуться в Низины? — вдруг тихо спросил он. В этом вопросе была жуткая полуутвердительная интонация, которой я боялась поверить. Это был не так вопрос, как приглашение — идем Вниз, замнём всё это, ты и я, двое взрослых людей, а там уж как получится…