Екатерина Пекур - Предатели Мира

Но всё не закончилось. Не победа. Его пресуют. Всё ещё только начинается.

Своих ломать тяжело. Тем более — таких своих. Своих не взять силой — их специально готовили не поддаваться на это. Свои понимают, как. Команда дознания несколько раз меняла темп, чтобы сбить его с толку. Но все равно по малейшим сменам тактики он понимал, по какой схеме его ведут. При общем раскладе это было или «большое путешествие», или «пустышка» — одно-двухнедельный медленный, ленивый заход, сильно похожий на старт терпеливой, даже многомесячной, ломки. Никто не выдерживает «большого». Никто и никогда. Это невозможно. Его итог — полный развал личности и часто несовместимые с жизнью повреждения.

Но понять было нельзя. Только одно могло влиять — они вообще не поверили в его легенду или просто едва подозревают что-то неладное. Тогда «пустышка» — это для профилактики. Так сказать, для установки у него «правильного», пораженческого хода мысли. Если не поверили — ему конец, и тому, другому, человеку — тоже. Влиять на события он уже не мог.

Система терпелива. Она возьмёт своё не силой, но мучительным давлением. Психологической и физической мясорубкой. Абсолютно бессрочной — до тех пор, пока объект не развалится на части. Его тоже рано или поздно сломают. Но не сейчас. В запасе ещё несколько месяцев.

И есть завтрашний день.

Его втолкнули в давно остывшую, голую квартиру и закрыли дверь. Покачнувшись, он упал и очень долго не мог даже шевельнуться. Почти в обмороке дополз до кровати и снова упал — ничком в ледяную подушку, грязный, окровавленный человек, заросший недельной щетиной.

Он всё-таки победил… или ничья — но это больше, чем даётся за жизнь одному человеку.

Но думать он будет… потом.

Выспаться бы. Сутки или двое, отлежаться и не вставать. Показаться врачу. Зуб шатается. Но главное — это спина. И есть завтра. Кривясь от боли, он перевернулся и завёл будильник. А потом уснул, скомкав подушку. Его тут же просекут за эту позу. Но сегодня — плевать. Как бы простительно. Потом он что-то придумает.

Заполночь он проснулся, со стоном поднял себя из постели. В ванной умылся, побрился, порывшись в аптечке, заклеил пластырем лицо. Из зеркала на него смотрела всклокоченная безумная физиономия. С запавшими глазами и обширным кровоподтёком на скуле. На висках, как оплеухи — седина. «Вот и поседел. Но ерунда». Он смотрел на себя, но думал вовсе не о том, что на этом лице прибавилось морщин и чёрных теней — а о том, есть ли за зеркалом камера.

И… Боги, с такой рожей нельзя на люди. Никакого защитного слоя. Слепому видно, что он на грани срыва. А он действительно там. Он был не в состоянии вспоминать минувшие события. Это было… слишком страшно.

Он какое-то время сидел на краю ванной и медленно дышал.

Второй. Почему второй? Просто в рамках травли или что-то сложнее? Мало данных. Странно, что в бюро того же подчинения. Никуда не заслан. В Городе. Ну да. Они ждут. Вдруг что-то появится. Или кто-то. Например, сбежавшая внештатница.

Эта мысль, пробившаяся на поверхность вместе с холодными раздумьями, заставила пульсировать рану на лице, свернула мышцы живота узлом. Прежде чем загнать эту мысль назад, он позволил себе… просто напомнить… ради чего.

И ещё холодное, отстранённое любопытство: если бы он знал..? какой бы приказ он подписал тогда..? в том, что именно этот человек неделю назад завизировал «арест по подозрению в сокрытии данных и предательстве» — в этом он даже не сомневался. Кто же ещё. Но его подвела увереность, что всё в Мире идет по плану. То есть что люди отлично управляются страхом, и ничего другого на свете не бывает.

Но об этом, подумал он сонно, тоже нельзя думать. А теперь спать. И что-то бы сделать с этим тиком вокруг раны — он выдаёт его при малейшем волнении.

Утро ворвалось в сознание неимоверной ломотой в теле. Скрипнув зубами, он встал на ноги. На столе обнаружился брелок от «340-го» и права. Как вообще можно вести мобиль, если из-за спины он не в состоянии сидеть? Но так надо. Иначе он не успеет к девяти, и ему навесят за опоздание. Где он в это время был. Без алиби.

Он спустился на стоянку. Интересно, что стало с его старым верным «385-м»..?

Очень скоро стало ясно, что с хромотой ничего сделать нельзя. Пройдёт не один месяц, пока это заживёт. Беседу с новым руководителем он помнил плохо. Эмоции вдруг начали лезть наружу, опасные, кислые как изжога, и все силы ушли именно на поддержание спокойствия. Что ещё хуже, когда его отпустили принимать дела, он повернулся и… потерял сознание. Под рубашкой намокло. Лучше б его убили.