Нил Аду - Старгородские Тайны

Прибежал, да как заголосит на всю слободу:

– Который тут Емелька Перечин? Выходи, поганец, всё одно отыщу!

А я в то время как раз за сараем с бабкиным топором возился. Хотел его так наладить, чтобы он помельче дрова рубил. А то они в печку не залазят. Так, прямо с топором я на крик и вышел:

– Чего тебе надобно, добрый человек?

Добрый человек, конечно же, углядел, что руки мои не праздны. Остановился, призадумался. Побледнел. Но, видно, справиться с переполнявшей его яростью не сумел и заголосил снова, краснея с каждым словом уже сверх всякой возможности:

– Сознавайся, лиходей, ты Найдёне Незнамовой метлу починил?

– Ну, я.

– Да как ты посмел? Кто тебе волю такую дал? Найдёна у меня каждую весну новую метлу покупала. И за зиму она в негодность приходила. А ныне смотрю – не идёт, и всё тут! Я уж не утерпел, сам к ней зашёл. Почто, спрашиваю, за обновой не приходишь? А она мне отвечает: "А у меня и старая хороша!" Я к ней и так, и этак, а она – ни в какую. Не надобно, говорит. Так и не купила. А всё из-за тебя, лиходея!

– Так, и в самом деле, зачем ей новая метла? – не понял я. – И чем я тебе, почтенный, так не угодил?

– А тем, что в убыток меня ввёл! – забрызгал слюной купец. – Я из-за тебя, недоумка, спать теперь не могу. Всё о своём разорении думаю. Плати виру! – вдруг взвизгнул он. – За непроданный товар – три шеляга, и за подорванное здоровье – ещё пол-гривны.

Тут уж бабка Милонега не выдержала, выбежала на крыльцо с ухватом:

– Я тебе покажу виру, душегуб окаянный! Я тебе сейчас этим ухватом здоровье-то поправлю! Ишь, чего удумал – за свою нерадивость с других плату требовать!

Вид у моей хозяйки был донельзя грозный. Да и я всё никак не мог придумать, куда положить топор, и задумчиво в руках его вертел. А потому купец, как видно, ещё не совсем потерявший от жадности голову, поспешил убраться со двора. Но ещё долго бушевал за плетнём, грозя нам страшными карами:

– Я этого так не оставлю! Вы не знаете, с кем связались. Сквалыжников – не последний в городе человек. Я со слободским старшиной чаи распиваю. С тиуном княжеским в городки играю. Уж я на вас управу-то найду. Посмотрим ещё, чья возьмёт!

Визгливый голос купца всё ещё раздавался в прозрачном утреннем воздухе, когда его самого уже и след простыл. Бабка Милонега, как могла, утешала меня, но на душе всё одно было неспокойно. А вдруг Сквалыжников грозился не в пустую, и правда, или хотя бы слуги княжеские, на его стороне?

Пойду-ка я поговорю с Тарасом. Заодно и про мытаря расскажу.

По случаю приближающегося лета Тарас разгуливал по конюшне в одних только необъятных штанах, обходясь даже без привычной своей безрукавки.

– А, Емеля! Не прошла и неделя! – насмешливо поприветствовал он меня.

Я смущённо потупился. Действительно, помощь его потребовалась мне уж слишком быстро.

– Да ладно, выкладывай, что у тебя стряслось? – добродушно сказал богатырь.

Я с готовностью принялся рассказывать.

Несмотря на легкомысленный свой настрой, выслушал он меня внимательно. Не перебивал, лишь изредка и по существу задавая короткие вопросы. Да ещё время от времени покручивал длинный, соломенного цвета ус. (Бороды гуляй-польцы не признавали).

– Не журись, хлопче! – беспечно улыбнулся, дослушав мой рассказ, Тарас Будилихо. – Це тильки брехня едина. Ничого вин тобе не зробить, цей Ска… Сва… Тьфу, пропасть, яко дурно прозванье! Таких купцов, как он, только в нашей слободе сотня наберётся. Лавка у него, понятное дело, имеются, только доходу от неё никакого. Потому что у хозяина разум весь в бороду ушёл. И знакомствами своими он попусту хвалился. Есть в Ведьминой слободе люди и поважней старшины. А уж тиун, я уверен, и не вспомнит, что за купец такой. У него иных забот в достатке. Так что, о крикуне этом и угрозах его можешь и не вспоминать. А вот с мытарем гораздо хлопотней будет. Ну, ничого, зараз усё уладимо!

Он достал из тыльного кармана своей безрукавки маленькое круглое зеркальце, в искусную оправу серебряную уложенное. Это был дальнозор – редкая и дорогая гномья новинка. Я о таком слышал только Севкины умильные рассказы, а самому видеть ещё ни разу не приходилось.

Будилихо прошептал что-то прямо в мутную глубину волшебного зеркала и стал ждать ответа, не отрывая от него цепких серых глаз. Долгое время ничего замечательного не происходило. Затем по зеркалу пробежали искорки голубые, закружились, словно снежинки в зимнюю вьюгу и вдруг превратились в лик человеческий.