Нил Аду - Старгородские Тайны

Так, нежданно-негаданно нашёл я способ заработать себе на кусок хлеба насущного. А ближе к вечеру подыскал и напарника.

Возвращаясь с прогулки домой мимо слободского торжища, услыхал я знакомый гнусавый голос:

– А скажите, дядечка, вам помощник в лавку не надобен?

Ответ я знал заранее, сам не раз подходил к лавочникам с подобной просьбой. А вот личность вопрошающего меня очень даже занимала. Я обернулся и узрел возвышающуюся над толпой, как подсолнух посреди огорода, копну огненно-рыжих волос.

– Севка!

– Емелька!

Мы обнялись, расцеловались. А потом я затащил старого знакомца к себе, то есть – к бабке Милонеге, домой. Почитай, целый месяц пролетел с нашей последней встречи на экзамене, я уж стал забывать о своей былой неудаче. А дружок мой, по всему видать, бедовал. Армячок на его плечах висел, как на пугале, щёки ввалились. Кощей, да и только! Штаны на нём латаны-перелатаны, сапоги каши просят, а шапки и вовсе нет. Знать, нелегко ему наука даётся.

Дождавшись, пока он управится с бабкиными пирогами, я расспросил Севку о его житье-бытье. Оказалось, что знание хитроумных формул не помогло ему поступить в Академию. Оплошал он на последнем экзамене. И теперь, в подробностях услышав его нехитрую повесть, я уже не шибко тому удивляюсь.

Родом Всеволод Скороспелов, как и я, был не из Старгорода. От его Семиреченска до столицы немногим ближе, чем от Беловодья. Зато повидал Севка на своём веку куда более моего. Отец его многие годы служил в страже у посланника Лукоморского сначала в Эльфийском Союзе, а после в Гномландии. И семью за собой по белу свету таскал. У гномов-то Севка и выучился формулы записывать. Да вот беда – всего один годок в ихнем колледже не дотянул. Отца за какую-то провинность на родную сторонку отослали. (Вот уж, право слово, нашли наказание!) А бедный Севка так и не узнал, что с этими значками хитрыми дальше делать надобно.

Остался наш Всеволод недоучкой. Ни по-гномьему, ни по-нашему волховать не умеет. Хоть и не бесталанный он – и устройства заморские колдовские ему ведомы, и чары он на глаз распознаёт, и наговоры назубок затвердил – а только волховство у него отчего-то не получается. Должно, от неверия в свои силы, от глупых сомнений. Вот на этом неумении профессор его и подловил.

А ныне положение у Севки аховое. Домой он, так же, как и я, воротиться не дерзнул. А деньги родительские давно уже истратились. Потом, (пришла беда – отворяй ворота) сапоги и одежду ему в бане подменили, а шапку в тёмном переулке едва вместе с головой оторвали. А сегодня поутру выставила его хозяйка вон из избы, и податься ему теперь некуда. Он, сиротинушка, на любую работу согласился бы, ан не берёт никто.

Что мне оставалось делать после такого слёзного рассказа? Решил я его взять к себе в артель. Мы с Севкой мастерами в ней будем, а бабка Милонега – за казначея. Хозяйка разрешила дружку моему со мной вместе в горнице поселится, здесь же мы и заказы станем принимать. Севка тут же из широкой доски и куска старого холста вывеску смастерил. И название для артели придумал – "Золотая рыбка". Мы с бабкой спорить не стали. И красиво, и сущность отражает. Так на вывеске и написали и над крыльцом её пристроили.

На том присказка заканчивается, а какова сказка будет – одному Чуру ведомо…

Первых просителей к нам привела, конечно же, бабка Милонега. У одной соседки яблочко по наливному блюдечку неровно катится, у другой – коромысло отказалось за водой идти, у третьей – метла совсем взбесилась, не желает лететь, куда приказывают. Старушка чуть мимо трубы не пролетела, едва о конёк кровли голову не расшибла. Мы, как сумели, всем помогли. Никого в обиде не оставили.

А после уж появились у нас посетители необычные. Первый, признаться, нас с Севкой прямо на улице изловил. Бабкина изба так хитро расположена, что куда ни пойдёшь, торжища всё одно не минуешь. Возле него нас Тарас Будилихо в оборот и взял. Загородил проход громадной оголённой ручищей (хотя на дворе стояла середина месяца травня, и по ночам землю ещё крепко прихватывал морозец, горячий добрый молодец носил шерстяную безрукавку прямо на голое тело) и ласково, равно как летний гром, пророкотал:

– Здоровэньки булы, хлопцы!

– И тебе по здоровьицу, Тарас свет Твердилыч! – почтительно ответил я.

Не велика тайна, что помимо скромной должности ночного сторожа при конюшне гостиного двора сей гуляй-польский богатырь держал в кулаке добрую половину торжища. Да, раз уж о кулаках речь зашла. Они у Тараса были отменные – величиной с баранью голову и крепостью, как бараньи же лбы. (К слову сказать, лоб у Будилиха тоже весьма крепок). Поговаривали, что ещё в отрочестве в своей деревне он одним ударом руки здоровенных быков с ног валил. Чему я лично охотно верю. Во всяком случае, на нашем торжище быки, даже впервые сюда попавшие и самого Тараса до того не видевшие, всегда его сторонились.