Нил Аду - Старгородские Тайны

Но не только силой своей был он знаменит. Также храбростью и головою светлой. В княжеской дружине Тарас, правда, никогда не состоял. Но когда в окрестностях Старгорода василиск объявился, Будилихо сам вызвался идти супротив него вместе с дружинниками.

Лютая была сеча, люди сказывают. Зверь этот, как известно, преотвратное свойство имеет – кто в глаза ему глянет, тут же в камень превращается. Пятерых истуканов каменных из того похода дружинники на телеге привезли. И лишь одного из них – Тихона Редкоуса, с той поры ещё Недогубом прозываемого – лекари-чародеи оживить сумели. Да и того у него теперь рука одёсная в локте не сгибается, и с рассудком не всё ладно. Избегает он людям в глаза смотреть, а в чисто поле его и калачом не заманишь.

А кабы не Тарас, ещё туже бы дружине пришлось. Наш богатырь чудище хитростью взял. К бою загодя изготовившись, он себе защиту для глаз придумал. То ли пенсне профессорское ему припомнилось, или какая иная подсказка была. Только не пожалел Будилихо дорогого стекла оконного, из него щиток смастерил, на костре прокоптил и к шелому пристроил. И василисков взгляд губительный ему не страшен стал. Чудище Тарас на себя отвлёк и, пока дружинники княжеские со спины не подкрались и голову вражью не снесли, бился с ним отчаянно.

Сам воевода княжеский тогда Тараса в дружинники звал. Но тот, за честь великую поблагодарив, отказался. Дескать, своих забот невпроворот.

А заботы его в свободное от охраны конюшни время были таковы. Предлагал Тарас купцам заступ от лихих людей, на торжище промышляющих, каковой многие с превеликой радостью принимали. Те же из гостей (обычно – заморские, с нашими порядками не знакомые) кто добру молодцу по неразумию отказывали, считая появление разбойников в великокняжеской столице делом мало возможным, в скором времени с ними непременно сталкивались. И уже сами искали благорасположения Тараса. И получали желаемое, но за куда большую мзду. Простой люд с Будилихом также старался жить в мире и согласии, и без нужды на глаза не показываться.

Но на сей раз Тарас сам искал встречи с нами и без долгих проволочек спросил напрямую:

– Тётка Найдёна каже, шо вы ей помело летающе наладили. Чи бреше, старая балаболка?

Отпираться я не стал. Разве ж в слободе от людей что утаишь? Вообще-то, Найдёна Незнамова только Некрасу приходилась тёткой. Да и то – не родной. Она была Некрасову деду приёмной дочерью, о чём и по имени догадаться не сложно. Но так уж её, почитай, половина торжища называла – тётка Найдёна.

– Верно, чинили мы её метлу.

– Це гарно, – просветлел ликом детина, но тут же снова насупился и дальше говорил уже понятнее. Было у него такое обыкновение внезапно переходить с ридной гуляйпольской мовы на обычную лукоморскую речь. – А меч-кладенец мой исправить сумеете?

– Того не ведаем, Тарас Твердилыч, – за двоих ответил Севка. – Для начала взглянуть на него надобно.

– Гляньте, хлопцы, гляньте, – радостно прогудел Будилихо. – Сделайте милость. А уж я не обижу. Тарас добро помнит.

– А что с ним стряслось-то, с мечом твоим? – вернул я его на землю с высот заоблачных. Дело то ещё не сделано. Рано про награду думать.

– Та бис ёго знае! – Тарас в сердцах опять сбился на свой говор. – Сказився, чи шо? Приихалы мы учерась с хлопцами с Травничьей слободы побалакать, а вин як вырветсе и айда усих по спинам охаживать! Диво, шо ни единого не угробив, бо я ж его з ножен вынуть позабыв.

Он раскатисто захохотал и повёл нас с Севкой в конюшню. Растворил дверь в конурку, ему по должности положенную, и легонько подтолкнул нас внутрь.

– Заходьте в хату, хлопцы, заходьте! – ласково проговорил он и бережно выложил на стол своё сокровище. – Ось, дывитесь.

Подивиться было на что. Тарасов меч оказался вещицей по истине редкой. Тяжёлый, двуручный, (то есть, для обычного человека – двуручный, а для Тараса – так, былинка), с коваными узорами на рукояти, а по клинку изукрашен затейливыми иноземными письменами. И от такой-то дивной красоты за версту веяло порчей. Если по-особому прищурить глаза, сразу заметно, что надпись светится тусклым, но недобрым зелёным огнём.

Вот, однако же, и всё, что мне удалось распознать. В чём именно заключалась порча, кто её навёл, и как с поломкой управиться, я, как ни бился, понять не сумел.

Зато Севка, кажись, что-то учуял. От умственного усердия лицо его налилось маковым цветом, даже конопушек на носу не видать. Ещё через мгновение густые рыжие брови его расхмурились, и он нарочито деловым голосом справился: