И. Пфлаумер - Проклятие Марены

Часть 4

Мелочи. Глупые, ничего не значащие мелочи, из которых, оказывается, и состоит жизнь. Одноглазый с колодой в руке, сидящий на деревянном бочонке. Давным-давно кто-то из проигравших, не решившись выместить зло на великане, отыгрался на бочонке. Пнул так сильно, что сломались доски. С тех пор бочонок чуть покачивался, и только Одноглазому удавалось сидеть на нём и не заваливаться на бок.

Орин, перебирающий струны мандолины летним вечером, когда воздух наполнен стрекотанием кузнечиков и вокруг лампады кружатся мотыльки. Светлые волосы, скорее белые, чем золотистые, собраны в низкую косу. Непослушные прядки выбиваются из плетения и цепляются за блестящую серьгу в левом ухе. Чистый голос, такой же серебристый, как волосы, и глубокий, как глаза, поднимается куда-то ввысь, в бездонное майское небо.

Патрон. Его мощная, словно стальная фигура на искалеченных ногах. Вот он составляет очередной план нападения вместе со Штормом и Соловьём. Стоит прямо, двигаются только руки и губы. И все знают, как тяжело ему стоять всё это время, но молчат. Молчат, отказываясь замечать малейшую слабость за «батькой». И он говорит-убеждает-обсуждает, а я сижу в своём углу и боюсь услышать, что мощный бас дрогнет от напряжения. Но нет, я так и засыпаю под размеренный полушепот с мыслью: "Он снова выдержал. Прошел ещё один день".

Высокий, худой парень с чёрными, как смоль волосами. Как же его звали… Алиан, Ален? Да, Ален. Он прибился к Кулаку чуть раньше Шторма. Кажется, он был учеником ювелира. Его убили при очередном налёте. Я запомнила этого парня только потому, что он сделал мне первый в жизни подарок. Подарок не краденый, не снятый с остывающего трупа. Ален перековал для меня одно из украденных ожерелий. Сделал тоненькую цепочку и медальон. Подарок потерялся вскоре после его гибели.

Ройко. Друг, почти брат. Неужели он действительно любил меня? Я не видела этого. Я ничего не видела, только золото. Только месть.

Я сама себя ослепила. Как дерево, не проснувшееся по весне. Оно просто не замечает, что зима кончилась, что мир ожил. Оно всё ещё в трескучем морозе и снежных сугробах, хотя зима давно отступила. Холл не уничтожил меня. Да, он лишил меня того, что было мне дорого, уничтожил людей, которых я любила, но потом я, как верная его ученица, начала отравлять свою же жизнь. Не он — я сама пустила по своим венам желчь вместо крови. Отвергала тех, кто мог согреть меня, отвергала тех, кто мог изменить мою жизнь и изменить меня саму. Он не разрушал меня — я сама с этим прекрасно справилась. Восемь лет. Восемь лет, наполненных только жаждой мести. Всё, что от них осталось — крохотные бусинки обрывочных воспоминаний. Сколько их? Пять? Десять? За это время можно было собрать роскошное ожерелье, но я, как глупый ювелир, отбрасывала всё. И то, что было действительно дорого, и то, что не имело ни малейшего значения. За восемь лет у меня не накопилось бусин даже на крохотное ожерелье памяти. Только обрывки и мелочь. Будто и не жила эти восемь лет.

Я так много потеряла. Людей, которые так и не стали мне друзьями. Страны, которые так и не стали мне домом. И Шторма.

Шторм. Великие Боги, я даже имени его не знаю! Знаю, что пальцы у него длинные и ловкие, что волосы непослушные и чуть вьются. Что глаза удивительного медового цвета, чуть темнее у края радужки и светлее к зрачку. Знаю, что даже когда губы его улыбаются, глаза остаются равнодушными и настороженными. Знаю, что он никогда не бывает до конца расслабленным, и только если спит совсем уж глубоко, морщинки у глаз и упрямые складки на лбу исчезают. Знаю, что в седле он выглядит так, будто там и родился. Что он сливается с конём, словно они говорят на одном языке и состоят из одной плоти. Знаю, что Шторм не любит украшений и иногда, когда чистит лошадей, поёт. Чуть слышно, под нос мурлычет какую-то мелодию, когда его никто не видит. Мало ли этого? Много ли?

Макошь всемогущая, я ведь ничего не знаю о любви. О том, как люди встречаются, что говорят друг-другу. Я так мало знаю о жизни, в которой нет ненависти. Я просто так мало знаю…

Шторм. Нужно было найти его. Я не знала, зачем мне это нужно, но чувствовала, что этот человек был для меня кем-то важным. Кем-то, кто мог бы научить меня жить иначе.

"Я научусь жить иначе", — с этой мыслью я и заснула. Прямо в седле.

Когда я проснулась, вокруг был туман. Ворованый жеребец, оказавшийся статным, суховатым, резвым и явно не дешевым, стоял рядом со свалившейся хозяйкой и нетерпеливо бил копытом по мокрой траве. Я села и нащупала в кармане шар из сонного порошка. Захватила с собой, на всякий случай. Ещё с десяток таких были спрятаны в Тиритском парке. Интересно, кому повезёт наткнуться на этот клад? Денег от продажи шара вполне хватало на путешествие в Ганарию, если особенно не шиковать.