Ирина Анненкова - Медные колокола

— Ты давай-ка лежи, не скачи, — дружелюбно посоветовала она.

— Вы кто? — прошептала я обожженным ртом.

— Я-то? По-вашему, я Баба Яга, — ухмыльнулась моя спасительница. — Ну а ты можешь звать меня бабушка Полеля.

Бабушка?!

Снег больше не шел, в разрывы туч с интересом заглядывала круглая гладкая луна, и при её сытном желтом свете мне удалось разглядеть лицо той, что немного насмешливо рассматривала меня. Даже мне, мелкой, не пришло бы в голову назвать её старухой. У нее было узкое лицо, ещё вовсе не старое, хоть и с резкими морщинами в углах глаз и у рта, длинные серебристые вьющиеся волосы, вольготно рассыпавшиеся по плечам и спине, ровные зубы, слегка приоткрывшиеся в дружелюбной усмешке и усталые мудрые глаза, древние, как холмы. Женщина держалась очень прямо.

— Тебя как зовут-то?

— Веслава. А вы на самом деле ведьма?

— На самом, на самом. Но только правильно говорить не «ведьма», а «колдунья» или «ведунья».

— Вы меня съедите? — довольно равнодушно поинтересовалась я. Мне и вправду было всё равно.

— Думаешь, стоит? — деловито спросила Баба Яга — Полеля. — По-моему, будет невкусно.

И засмеялась.

— Почему это невкусно? — слегка оскорбилась я. Чем, собственно, я хуже других?!

— Тоща больно! — вовсе развеселилась женщина. — Что мне, жилы твои жевать?

— Так откормить же можно, — подсказала я.

— Советуешь? — я кивнула. — Молодец, девочка. Главное, чувство юмора не терять!

— Чувство чего? — с интересом переспросила я.

— Во! И любопытная к тому же, — пробормотала Баба Яга. — Это хорошо. А скажи-ка мне лучше, любопытная, что это тебя ночью в лес привело?

— Тетка Броня за хворостом отправила, — просипела я.

— За хворостом?! В Кощееву-то ночь?! — возмущенно воскликнула женщина, а затем непонятно добавила:

— Хорошо, хоть, не за ягодами.

Помолчала, задумавшись, и спросила:

— Родители-то где?

Я засопела и отвернулась.

— А эта тетка Броня тебе кто?

— Так… родня дальняя, — пожала плечами я. — Она присматривает за мной.

— Давно?

— С той весны.

— Я смотрю, здорово присматривает, — хмыкнула колдунья, поворачиваясь к лошади. — Давай, Тинка, поехали домой. Не замерзла?

— Ещё не очень, — лаконично ответила мохнатая кобылка, с насмешкой поглядывая на мой изумленно разинутый рот. — Но домой хочется. Закутай ее поплотнее, Полеля.

Так мне повезло ещё раз.

Вряд ли ночь, проведенная в зимнем лесу, прошла бы даром, и не миновать мне грудной лихорадки, если бы не бабушка Полеля.

Ехали мы довольно долго; мне было холодно даже под теплой меховой полостью, от сильного сухого кашля заболела грудь. Сидящая рядом женщина поила меня уже знакомым жгучим настоем, несколько раз давала — да не просто так, а с приговорами — маленькие кусочки необыкновенно вкусного хлеба, пропитанного чем-то сладким. Уже рассвело, когда мы добрались до стоящего в самой чащобе зловещего частокола, увешенного скалящимися черепами животных.

Не успели мы въехать за высокие ворота на просторный двор, как из трубы небольшой баньки, стоявшей слегка на отшибе, густо повалил плотный серый дым, и на ее крылечке запрыгало и закланялось небольшое существо, босоногое, от макушки и по самые колени заросшее черными длинными волосами и донельзя востроносое.

— Ну, матушка, ну, Полелюшка, — загудело оно густым голосом, — заждались мы тебя, с вечера баню топим, давай-ка скорее сюда!

— Дай ты ей хоть кусок в рот положить, неугомонный! — заскрипел кто-то от двери небольшой приземистой избы. — Не слушай его, матушка, пройди в горницу, всё в печи горячее, всё с пылу-жару, всё тебя ждет!

— Спасибо, мои хорошие, — моя Баба Яга устало выбралась из саней. — А я не одна, девчушку вот в лесу нашла, сиротку. Тинка, подвези-ка нас прямо к баньке, боюсь, не дойдет она.

— Правильно, прежде чем есть, надо помыть. Чистое вкуснее и полезнее, — прошептала я. Полеля захохотала.

— Варёма, Микеша, Тинка, слыхали? Ну, девочка, раз остришь — жить будешь!

Я проболела седмицы три. Бабушка Полеля поила меня пахучими зельями, теплым козьим молоком, обкладывала грудь корочками свежего черного хлеба. По нескольку раз в день она подсаживалась ко мне, велела перевернуться на живот и плотно прижимала свои жесткие ладони к моим худым ребрам. Горячие руки жгли спину, я ерзала на лавке, а ведунья глухо бормотала, по каплям вливая в меня свою силу.

Когда мне было разрешено понемногу вставать, банник Варёма принялся через день жарко топить свою сложенную из круглых речных камней печь, и мы с бабушкой отправлялись в низенькую баньку, где я подолгу лежала, обложенная душистыми вениками и дышала целебным паром. Лохматый Варёма возился с печкой, гремел дровишками, вздыхал, косясь на мои тощие бока. Жалел.