Ирина Анненкова: Медные колокола

— Не, Слав, без ножа не распутаешь, — авторитетно поведал валяющийся в сторонке коровий череп. А его напарник завозился на заборе и внезапно захохотал басом. Я бы даже сказала, учитывая его происхождение, заржал двусмысленно:

— Во-во, может, что-нибудь лишнее отчекрыжишь этому гуляке, меньше болтаться невесть где будет!

Остальные черепа-охранники, помельче, щедро украшавшие наш частокол и до этого момента скромно помалкивавшие, тоже оживились, закивали, захихикали:

— Давай, Веславушка, давай, милая, займись Степкой!

Кот страдальчески закатил глаза, слабо дернул задней лапой и выразительно обмяк у меня на руках. Да, голубчик, сочувствия ты у наших костяных морд не дождешься!

Я мрачно зыркнула на развеселившийся забор.

— А ну, тихо тут у меня! Распустились! Делом займитесь! Может, враг к нам подбирается, или нежить какая, а вам лишь бы зубы скалить!

— Да ладно тебе, Слав, нет никого рядом, — лениво протянул лошадиный череп.

— А ты смотрел? — огрызнулась я. — Или всё больше зубы скалил да в скоромных словах упражнялся?

— А я всегда, кстати, смотрю, мне ничего не мешает, — сухо отрезал череп. — Три синицы на рябине, лиса в ельнике, белка на сосне — вот и все вороги лютые! Более никто на нас не покушается.

— Попробовали бы только! — в разнобой загомонила «группа поддержки» с частокола.

Вот что с ними говорить? Упрямые, как бараны впрочем, каковыми некоторые и являлись при жизни. Но дело свое поганцы знают — муха без спроса не пролетит! Я вздохнула, подхватила с земли перепачканный ухват, прижала к себе покрепче страдальца-кота и побрела в дом.

Освобожденный от пут Степка лежал на лавке, на пестром лоскутном коврике, изредка приоткрывая то один, то другой нахальный глаз и тихонько постанывая. Впрочем, за его пошатнувшееся здоровье можно было не опасаться — лапы целы, хвост на месте, ран и ушибов нет, а что грязный и лохматый, так это дело легко поправимо. На полу уже стоял ушат с теплым травяным отваром.

Мой домовой-доможил Микеша, сердито бормоча что-то себе под нос и с грохотом перекладывая посуду и утварь, убирался в избе. Выроненный ухват, оказывается, успел наделать дел: жбан с запаренными веточками багульника и еловой хвоей перевернулся, и, ясное дело, настой растекся по всему полу. Любовно замешанный и испеченный каравай попал в духовитую лужу и размок. Жалко-то как! Выпечкой для еды занимался Микеша, не подпуская меня без особой нужды к своему хозяйству. Но хлеб, необходимый мне в знахарском деле, я пекла только сама, добавляя в тесто нужные травки, читая сложные заговоры. Теперь же размокшие корки можно было только лишь скормить Манефе. Если та ещё согласится.

— Степ, полезай мыться.

— М-м-м…

— Степка, не кривляйся, а не то за хвост, да в ушат.

— Ох-ох-онюшки… — надсадно проскрипел кот. — Злая ты, Веслава, недобрая. Жестокая. Друг, можно сказать, при смерти, а ты — с угрозами. Нехорошо!

Степа, наконец, открыл оба глаза и укоризненно уставился на меня. М-да, если его не знать, так ведь и поверить можно, устыдиться. Но я всё же не даром третий год сама знахарствую, да и у бабушки Полели сколько лет училась. И со Степкой давно знакома… меня не проведешь! Тем временем кот с отвращением принюхался к отвару, скривился и выразительно покосился на меня.

— Даже и не думай, — сурово проговорила я. — Валериану не добавлю.

— Ну, хоть чуточку, — умильно заглянул мне в глаза Степан. — Ну, хоть самую капельку! Так быстрее поможет!

— Нет! — я была тверда. Какая, к лешему, валериана коту, скажите мне на милость?! Но нахал явно лелеял в цепкой кошачьей памяти тот давнишний случай, когда я, еще совсем неопытная знахарка, выхаживая крепко побитого жизнью и покусанного блохами тощего облезлого кота — только что найденного самого Степку, — перепутала рецепт и добавила в настой для приготовления лечебных примочек корешок заветного растения… вот радости-то всем было!

— Злая ты, — снова завел кот. — Не хочешь помочь. Не любишь, должно быть! — и красиво уронил голову на лавку.

— Степочка, ну что ты, маленький, конечно, люблю, — заворковала я, надеясь отвлечь раненного бойца от скользкой темы. — Ты мне лучше скажи, а как же ты сумел заговорить?

Кот призадумался.

Два года я пыталась научить его пользоваться человеческой речью. Читала над ним из толстой бабушкиной колдовской книги, творила сложные заговоры, в полнолуния купала в лунном свете, часами сидела, уставившись на Степу, стараясь осуществить «мысленный посыл», о котором мне толковала бабушка Полеля. Все без толку. Колдунья из меня никакая. Это факт.