Дмитрий Щербинин - Спящие боги

Но псы так и не перебежали – замерли, словно на незримую стену налетели. Один даже не удержался – соскользнул – полетел вниз, заскулил. Да и остальные щенками заскулили, поджали хвосты, повернулись, и, толкая друг друга, бросились обратно.

– А псы что–то недоброе почуяли… – молвил Творимир, и тут же получил ответ.

Уныло, чуждо жизни взвыли волки, и не где–то в отдалении, а рядом. Да вот они – стоят в десяти шагах. Никогда прежде Творимиру не доводилось сталкиваться с волками, но все же он знал, что ростом они едва больше собаки. Это же были настоящие великаны – полутора метров в высоту, с громадными, безумными блюдцами глаз. Их вожак даже превосходил ростом Творимира, и, судя по всему, одним махом мог перепрыгнуть овраг, а одним ударом лапы с когтями–саблями переломить взрослого человека.

Свет факелов переметнулся через овраг, словно в зеркалах отразился в глазищах вожака – он оскалил клыки. С того берега закричали:

– А–А–А!!! Добегались?!!!.. Жаль только, что не мы, а волчьи клыки вас терзать будут!..

«Черные Псы» сами боялись этих колдовских волков – поэтому бросились обратно к городу. Последним, кто оставался на том берегу был Бриген Марк. Он закричал надрывающимся от ярости голосом:

– Э–эй, Творимир – а это тебе подарочек за Нее! За то, что из жизни не дал уйти; за то, что в царский горем отправил…

Хищно свистнула стрела, миллиардом ос впилась в правое плечо – раздробила мускулы, в кости засела. Меч выпал из обессилевшей руки, а волки учуяли запах крови – медленно, зная, что добыча не уйдет, стали надвигаться.

Художник подхватил было меч, но один из волчищ метнулся на него сбоку – не сбил с ног, не разодрал, а только выбил меч из рук. Два человека оказались в плотном волчьем кольце. Вожак присел на задние лапы, а Творимир, держась за кровоточащую руку, прошептал:

– Похоже, нас собираются куда–то вести… Ну, поехали – выбирать все равно не из чего… – и уже взобравшись на серую спину, и судорожно ухватившись здоровой левой рукой за шерсть, все стонал. – …Верхом на волке? Это как из сказки. В детстве, на Земле, мне эти сказки мама читала… – он заскрежетал зубами. – …На какой такой Земле? Где, когда это было?.. Как все путается в голове… Кто я?.. Эй, ты слышишь меня?! Ну, что же ты молчишь?!!

Так, находясь у грани забытья, закричал он художнику, но тот, конечно, безмолвствовал.

Подобно серым теням – голодным отсветам Луны, неслись сквозь лес волки. Только они, век здесь прожившие, могли с такой скоростью изворачиваться среди стволов и кореньев; одним прыжком пролетать и прогалины, и бездонные овраги. Но все же и они едва–едва поспевали за своим вожаком…

Вылетающие из черноты, уходящие в небытие стволы слились в сознании Творимира в единую темную нить. Уходили силы, и, засыпая, он надеялся, что очнется в знакомой обстановке – там будут земляне; скажут, что у него был бред, но теперь все в прошлом…

Но очнулся он в еще более таинственном месте.

* * *

Над Творимиром склонялось нечто темное, состоящее из бессчетных наростов и впадин, практически без лица, но с двумя острыми, ядовито–оранжевыми клыками. Задвигались клыки, и заскрежетал вывернутый, безумный голос:

– Сколько ты прожил?..

Творимир закашлялся от смрада, и с трудом выдавил:

– В голове все спуталось… Ничего не могу вспомнить… Выпустите меня…

Клыки выдвинулись, с них закапал едкий яд.

– У тебя два пути: либо в мой желудок, либо – служение мне…

– Служение… – прокашлялся Творимир.

– Я не зря спросила, сколько ты прожил. Тебе не дашь больше сорока. А я прожила пять тысяч лет. Людишки прозвали меня Смертеницей–паучихой. Прежде я ткала паутину – ловила птиц, всякое зверье, а иногда вас – людишек. Но за пять тысяч лет у меня отнялись лапы, и, если бы не помощники мои, волки – я была бы сейчас беспомощна. Теперь у меня появятся два новых помощника. Один – с художественными навыками, будет ткать; второй – то есть ты – будет следить за моим хозяйством. И не думайте бежать…

И тут невыносимая боль прорезала правую руку Творимира, он глянул, и увидел, что в отверстие от стрелы входит толстенная нить, берущая начала в отвратительно–склизком брюхе паучихи. Он сразу определил, что нить слеплена не только с нервными окончаниями, но и с костью. Но, когда он увидел молодого художника – задрожал от жалости и негодования. Нити пронизывали его голову – голова распухла раза в два, и походила на готовое лопнуть яйцо…

…И началось это кошмарное служение.