Ольга Громыко - Кому в Навьем царстве жить хорошо

— А ты, Яга Ягишна, не сгодишься? У нас и мешок припасен…

Развеселилась карга, пальцем костлявым погрозила:

— Все бы вам, молодцам, шутки шутить, нет бы к старухе прислушаться — поди, больше вас, вместе взятых, на белом свете прожила, плохого не посоветую.

Доели мы курицу, бабка кости в миску сложила, мне сует.

— Накось, выгляни во двор да высыпь у крылечка, может, песики бродячие прибегут.

Вышел я на крыльцо, посвистел условно. Чего, думаю, на бродяжек добро переводить, свой пустобрех с утра не кормленный, как бы еще один гусь головы не сложил — водится за Волчком такой грешок. Не видать что-то пса, только звуки дивные сверху доносятся — не то стон прерывистый, не то скулеж хриплый. Соступил я с крыльца, голову задрал — сидит мой пес на крыше, трубу лапами обвил, осиновым листом вместе с ней колотится, а за углом три волкодлака рядком сидят и на Волчка облизываются. Увидали меня с миской, хвостами завиляли, навстречу пошли. Я миску выронил да скорей в избу. Позади только захрупало.

— Ну как, дитятко, прибегали мои песики?

— Прибегали, бабушка…

— Не обидел ты их?

— Таких обидишь!

— То-то же! Ежели ишшо кто на гусей моих покусится — вслед подуськаю, мало не покажется!

Постелила нам бабка на полу, сама на печь спать полезла. Посреди ночи будит меня Соловей, за плечо трясет:

— С-с-сема! — А у самого зубы так и лязгают. — Я-а-а… во двор… по надобности… а там… о-о-о!

Перевернулся я на другой бок, бурчу сонно:

— Ничего не попишешь, волкодлаков бояться — до утра терпеть…

— Сема, ты чего подумал? Окстись, какие волкодлаки?! Не верю я в них, то сказки бабкины! Я коней проведать вышел, а на них какие-то девки простоволосые в лунном свете голышом катаются, только смех по лесу идет!

— Пить надо меньше…

— Сема, да вставай же! Заморят коней чертовы бабы!

Выскочили мы из избы — точно, гоняет кто-то коней по лесу, топот то ближе, то далече слыхать. Захрустели ветки, вылетает на поляну Сивка — весь в мыле, глаза стеклянные, и сидит на нем без седла, без поводьев, девка бесстыжая. Волосы по ветру развеваются, под полной луной зеленым серебром мерцают.

— Стой, окаянная!

Выскалила девка зубы, рассмеялась, коня пятками пришпорила. Прижал Сивка уши, прямо на нас помчался. Едва пригнуться успели, — взвился конь поверх голов, подковами сверкнул, жаром пыхнул и дальше полетел.

— Зачаровали коня, заразы!

— Кто, Кощеич?!

— Кикиморы клятые!

За Сивкой два других коня по поляне промчались, сызнова в лес канули. Тешатся кикиморы, морят коней — не уловишь.

Сцепил я зубы, сел на завалинке, вытянул костяной гребень из кармана, давай волосы охорашивать. Чешу не спешу, кикимор будто не замечаю.

Осадили девки коней, загляделись:

— Не продашь ли гребешок, добрый молодец? Богатырю о своей красе думать негоже, а нам, девицам, как раз положено!

— Продать не продам, а спешитесь — так подарю.

Пошушукались кикиморы, посмеялись. Спрыгнула старшая с моего Сивки:

— Повезло нам, девоньки, на гнилой товар пришел слепой купец! Коней выкупает, а красных девок не замечает!

— Какие вы девки — пеньки лесные сучковатые, только ночью шкодить и можете, коней да молодцев морить!

— Гляди-кось, знающий выискался! А то пошел бы с нами, потешился; иные молодцы пешими своих коней догоняли, на нас заглядевшись!

Протянул я кикиморе гребень:

— Нет уж, благодарствую, что-то не в охотку.

Скакнула наглая девка ко мне на руки, обвила за шею, устами по устам скользнула:

— Не передумал, добрый молодец?

— Днем подходи, столкуемся.

Засмеялась девка, выпустила:

— Эх, проторговался, купчина негодящий! В сусеках шаром покати, так он на мышей пеняет! — Выхватила гребень и убежала, а с ней и подруженьки невесть куда с конских спин сгинули.

Стоят кони, не шевелятся, головы повесили. Пригляделись мы с Соловьем — спят наши скакуны, так без просыпу кикимор и катали! Утром, поди, и не упомнят ничего.

Поздно Соловей спохватился:

— Зря, Кощеич, ты их отпустил… ежели самому невмочь, мы бы с Семой подсобили…

Ничего я не ответил, пошел в избу досыпать. Пущай что хочет думает.

Поутру седлаем коней — один Муромец бодрый да веселый. Мы с Соловьем во всю глотку зеваем, Волчок взъерошенный на солнце греется, распластался, как неживой, кони напиться никакие могут, Сивка на ломоту в костях жалуется. Баба Яга на крылечке пригорюнилась — как в последний путь провожает, даже платочек черный повязала.

— Ты, бабка, на нас тоску не нагоняй, лучше дай совет какой дельный на дорожку.