Ольга Громыко - Кому в Навьем царстве жить хорошо

— Извиняй, добрый человек, обознался… Сказывали мне бабки знающие, что, ежели через воду текучую в месте безлюдном мост перекинуть, в полночь всенепременно чудо-юдо на него пожалует, тут-то его и хватать надобно, пока тепленькое!

У меня так глаза на лоб и полезли.

— То ли я от падения умом тронулся, то ли полдень сейчас самый что ни есть жаркий да светлый!

— Ночью-то оно того… боязно… — мнется молодец.

— А мост зачем подпилил, дурень эдакий?

— Дык… чтоб врасплох застать… а то вдруг оно на меня кинется?

— Еще бы ему не кинуться… — цежу я сквозь зубы, подымаясь да пиявку из-за ворота выкидывая. — И кто ж тебя, такого удалого да смекалистого, на белый свет породить сподобился?

— Семен я… — басит молодец. — Ильи Муромца сын…

Позабыл я всю свою обиду:

— Так ты же брат мой двоюродный да тезка в придачу: я Семен — Кощеев сын, наши матери друг другу сводными сестрами приходятся!

Возрадовался Семен Муромец, сгреб меня в охапку — только кости затрещали.

— Слыхал я про тебя, братец, жаль, прежде свидеться не довелось! Куда путь-дорогу держишь?

Отдышался я маленько после объятий богатырских:

— Ищу я цветочек аленькой, а иду куда глаза глядят — не знаю я, где тот цветочек искать, может, по пути что сведаю. А ты зачем на чудо-юдо засаду строишь?

— Прославиться решил, — вздыхает тезка. — Чтоб как батюшка! А то все «Муромцев сынок» да «Илюшин отпрыск», аж во рту кисло. Мне батюшкина слава без надобности, своей бы разжиться!

— Вот те и разжился! — с берега лает пес. — Кощеева сына мостом пришиб, не всякий так-то сумеет! Суму, суму лови, хозяин, уплывает!

Уставился Муромец на Волчка, уши мизинцами прочищает:

— Вот те раз, а ведь всего-то одну чарку для храбрости и выпил!

Не до разъяснений мне — сума-то и впрямь уплыла да потопла, а в ней одежа запасная, еды на три дня и книжка чародейская.

Тут ворон ко мне на плечо присел, когтями в наплечник кожаный впился:

— Тридцати верст не проехал, все припасы сгубил! Не к добру!!!Кар-р-р, кар-р-р!

Отмахнулся я от вещей птицы, пошел к берегу, сапогами хлюпая. Ничего, едой да одежей всегда разжиться можно, а книжку я и так назубок знаю, на всякий случай брал.

— Не печалься, Сема… — утешает меня Муромец, коня своего богатырского, бурого да лохматого, от куста отвязывая. — Я виноват, мне и ответ держать — поехали на торжище в славный город Колдобень, кольчугу мою купцам сбудем, на квас пропьем, на калачи проедим! Город-от за горушечкой, рукой подать.

Покосился я на него с усмешкою:

— Ну и безлюдное же место ты для моста выбрал, братец…

— А какая ему, чуду-юду, разница? — хорохорится Муромец. — Зато мне польза великая: головы срубленные тащить недалеко, а в случае чего за стенами белокаменными отсидеться можно…

Оглядел Сивка кольчугу богатырскую, всхрапнул жалостливо:

— Ну, ежели кузнецу на лом всучить сумеете, может, по черствой баранке на брата и разживетесь…

— Вот и ладненько, — говорю, — а ежели на квас не хватит — коня моего на мыловарню продадим.

Прикусил Сивка удила, оставил шутки строить.

Заехали мы в город, сыскали кабак почище, спросили питья хмельного да закуси. Отговорил я Муромца кольчугу продавать — не сумой единой жив путник, сподобился перед дорогой пару монет в пояс зашить. Выпили мы за знакомство, разговорились. Хороший, кажись, Сема парень; чуток простоватый, зато души добрейшей и слову своему верен.

— Ты, Кощеич, не серчай на меня за мост да суму, вот совершу подвиг, разживусь деньжищами и покрою твой убыток.

— Какой подвиг-то, Сема? Полчища басурманские давно копья сложили, торговлей живут, чудо-юдо последнее твой батюшка прикончил, цари и те промеж собой замирились.

Вздохнул Муромец горько, до дна чарку осушил.

Подступила тут к нам голь кабацкая — мужичонка ледащий, в одежонке худой. Мнется у лавки, облизывается:

— Ох ты гой еси, богатыри могучие, народные заступнички, а не лепо ли вам человека от лютой смерти похмельной избавить, поднести хоть на донышке?

Посмеялись мы, налили голи кабацкой чарку зелена вина да зелен же огурец в придачу пожаловали. Все равно уже кем-то надкушенный.

Опохмелилась голь кабацкая, повеселела:

— Вот спасибо, добры молодцы, не дали пропасть! Дам я вам за то совет мудреный: не связывайтесь с девками, от них все беды.

Мне ли девок бояться — на какую гляну, та и растает, да ни одна еще по сердцу не пришлась. Батюшка все посмеивался: «Тебе, Сема, по матушке прозываться надобно — Прекрасный: и волос ее золоченый, и очи зелены кошачьи, только что стать молодецкая».