Ника Ракитина - Завтрашний ветер. Незнакомка

— Да, я Нибани Меса. Но больше пока ничего не скажу.

Она, поджав губы, стала накладывать на рану кашицу из трав, возможно, целебных, но таких жгучих, что Аррайда едва не заорала.

— Осторожнее, Ниб, — пробормотал племенной вождь, вот удивительно, краснея.

И последнее, что запомнила наемница перед беспамятством — на чешуях его брони красный отпечаток своей ладони.

Аррайда проснулась от собственного крика. Сердце колотилось, дрожали руки, пот заливал глаза. Девушке казалось, часть ее души осталась в страшном сне и никак не может вырваться оттуда. Лишь когда пальцы сжали рукоять меча, сон отпустил. Сделались слышны посвист красной бури за двойными стенками из толстого войлока да позванивание на сквозняке привешенных к своду шатра костяных колокольчиков, отгоняющих зло.

Недовольно заворочалась под шкурами провидица. Выползла, завозилась, плохо соображая со сна, что и зачем. Задела лбом подпирающий крышу костяной столб. Помянула недобрым словом нвах и глупых колдуний, пускающих их в свой дом. Раздула угли.

Заплескал приминаемый ветром голубоватый дым. Кровавые отблески облизали столб, высветили густую паутину письмен, изрезавших его поверхность. В свете очага под вой ветра и шорох пыли шатер выглядел жутковато. К тому же на пепельном лице провидицы угольями светились глаза — может, отражением огня, но скорее сами по себе. Вот уж верно говорится о данмерах — темные, проклятые судьбой. Впрочем, они скорее гордились своим проклятием.

Провидица искупала в горшке платок и небрежно обтерла лицо и руки Аррайды.

— Ты горишь. Похоже, рана воспалилась. Но это не значит, что ты останешься здесь валяться.

Нибани нагнулась, стала сыпать в кипящий на огне котелок сухие травы, такие же желтые, как ее платье из тонко выделанных шкур. В ушах ведуньи при каждом движение качались треугольные серьги, метали цветные блики. Мелькали серые пальцы, вздрагивали собранные в пучок на затылке серебристые, а может, просто седые волосы. Аррайде кто-то говорил, что ашханы и провидицы степняков живут по четыреста лет. Страшно вообразить.

— Ага, пусть бы девчонку задолбил скальный наездник… — рассердившись, Аррайда перестала бояться. Сощурилась, вспомнив тварь, кожистыми крыльями поднимающую ветер, и длинный хвост с костяным шипом на конце, метнувшийся к испуганному подростку. Обнажить оружие в становище — нарушить законы гостеприимства. Вот и выкручивайся, как знаешь…

— Ее хранили духи предков.

— А по-моему, отвернулись…

Нибани пропустила ехидство мимо ушей.

— Только смотри, чтобы пыль не попадала под бинты. Иначе ни одного пророчества не исполнишь. Я дам тебе полотна с собой.

Колдунья размешала зелье ложкой, позволила ему покипеть и отстояться. Перелила в круглую деревянную чашку, подала. Девушка вытерла потную ладонь с налипшим ворсом о полысевшее одеяло. Виновато посмотрела на хозяйку шатра. Отважно глотнула из чашки полынной горечи.

— Это не рана, Нибани. Мне приснился сон.

— Расскажи.

Высокий мужчина в золотой маске напоминал Ужас Племени — прямоходящего ящера, живущего в даэдрических руинах. То ли золотое солнце, надетое на мускулистое данмерское тело. Но, в отличие от ящера, мужчина смеялся. По крайней мере, Аррайде так казалось во сне.

Они стояли лицом к лицу — в пещере, залитой багровым туманом, глотающим свет растущих из пола светящихся сыроежек. Пахло серой и каленым железом, и круглая дверь за спиной обжигала даже на расстоянии.

Человек из сна поднял руку в золотой перчатке:

— Да живет Неревар, да живет Ресдайния. Трое, которых Ты считал верными, предали тебя. И лишь я, которого Ты предал, остаюсь тебе верен. Я, Ворин Дагот, Дагот Ур, говорю: приди под Красную гору, сбрось старую кожу, яви всем истинное лицо нвах из Морроувинда.

Аррайда вздрогнула, словно опять стряхнула с себя наваждение сна: кисельного света, и тяжелого звучного голоса, и чужих, но казавшихся родными имен.

— Ворин. Не помнила, что его так звали. Не знала. И меч, — она посмотрела на Нибани, — у меня там был совсем другой меч — из стекла, по имени "Погибель магов".

Ведунья отшатнулась.

— В погребальных пещерах Уршилаку… — прижалась острым подбородком к поднятому колену, — ты там еще не была, ты…

Сверкнула красными глазами:

— Ты складно врешь. А если, — и стала крутить нож, висящий у пояса, бормоча под нос: — Хитрый сон… опасный сон… и для тебя, и для нашего племени… Шармат говорил с тобой и называл тебя Нереваром. Ну и что… Ты даже не одна из нас.