Ника Ракитина: Крипт

Из ослепшей квартиры есть выход один:

В тополиную злую метель.

Я неслышно явилась к Вам сон, господин.

Потанцуйте со мной тинтернель.

Вспоминайте, как были беззвучны шаги,

Как устало играл менестрель:

Звуки флейты, как ветер, легки и туги.

Это — танец теней — тинтернель.

А потом во дворце Вы остались один,

В витражах разгорался апрель.

Я вернулась сквозь вечность к Вам в сон, господин.

…Потанцуйте со мной тинтернель…

Выть хотелось. Биться головой о стену. Хватит!!! Девица легко спрыгнула со стола. Думала убежать за занавеску, но Болард ухватил ее за горячее запястье. Музыканты сбились с такта — как давеча сердце, замолчали.

— Если вам не понравилось, я ее накажу.

Болард ужом сыкнул на хозяина: заткнись!

— Как тебя звать?

Толстомясая погладила бубен на колене, объяснила за танцовщицу:

— Грета. Немая она.

Напоминание о сестре царапнуло. Неясная мысль забрезжила, но еще прежде, чем обдумать до конца, барон швырнул трактирщику кошель:

— Ключ от лучшей комнаты. И пусть вот она вина мне поднесет, — толкнул танцовщицу к хозяину. — Только не хуже, чем было.

Тот кланялся и разводил руками: как можно, мы со всем желанием… Элайя смерил приятеля взглядом: пытался догадаться, что тот задумал.

— Поезжай в город. Счас напишу, пусть того идиота выпустят. Бумагу! Перо, чернила!

На столе перед Болардом немедленно появилось и то, и другое. Он писал, а священник крутил головой.

— Поезжайте, отче. Через час буду.

И с этим зашагал по резной деревянной лестнице наверх. Не оглядываясь.

Глава 40.

1492 год, сентябрь. Настанг.

— Сабинка, Сабиночка, помоги!

Корзина сорвалась с руки и хлопнулась оземь. Громко чавкнули, разбиваясь, яйца. Кусок вырезки плоско разлегся на брусчатке. Раскатились капустные кочаны.

— Ивар!!.. Что с ним?

— Я не знаю.

Сабина заметила, что руки мелко дрожат, и сунула их под накрахмаленный передник. Равнодушно посмотрела на то, как приблудный пес, урча, волочит вырезку за угол. Перевела взгляд на Майку. И поняла: не подай та голос — не узнала бы. Ни за что не узнала бы ее в обрюзгшей девке с землистым лицом, на которое свисали из-под коричневого плата сальные темные волосы. И одета была Майка по-бабьи: в неопрятную кацавею и черную юбку до земли. Будто ведьма-нищенка и графская дочка вдруг махнулись местами. Сабина невольно разгладила полосатое зелено-желтое платье из добротного сукна, поправила на пружинистых косах обшитый кружевом крахмальный чепец. Юбку яйцами не забрызгало, слава те, Господи…

— Сабиночка… — подружка схватила ее за руку. Пальцы были липкие, холодные — как лягушка. — Еле тебя отыскала. Плохо мне…

Ведьма оглянулась: негоже, если экономку примаса Архикафедрального собора и секретаря Синедриона заметят рядом с какой-то нищенкой. Быстро зашептала:

— Отстань слегка и за мной ступай. В дом войдешь с черного хода, открою.

По счастью, идти было недолго. Сабина выскочила на робкий стук, еще раз оглянулась и втащила легонькую Майку в дом. На засов заперла двери и привалилась к ним спиной, тяжело дыша.

— Ну, что с тобой?

— Сабинка, родненькая, помоги. Крутит меня всю, тошнит, есть не могу.

Ведьма схватилась за дверную ручку, чтобы не упасть. Сама заразу в дом позвала! Почему? Откуда?

В пережившей мятеж столице обошлось без мора.

Для Консаты это было правилом: постройку военного лагеря всегда начинать с нужников. Мыться. Подвязывать коням под хвосты мешки — чтобы после не тонуть в навозе.

И потому зараза, непременно следующая за войском и уничтожающая его сильнее сражений, легион дона Кястутиса обошла.

В городе Орден действовал столь же решительно. Похоронные команды быстро собрали убитых и глубоко закопали там, где их не могло вымыть ливнями и талой водой. Из реки и колодцев мертвецов выловили тоже, колодцы такие засыпали. Устроили войну на ворон и на крыс — за каждую убитую была назначена награда, трупы тут же сжигались. А еще легионеры ходили по дворам и под угрозой батогов и узилища приказывали сырой воды не пить. Причем проверить, как блюдут указ, могли в любое время. Показательные порки и церковные проповеди основательно вправили мозги. Бургомистр, виноватый в том, что поднес будущему консулу кубок с отравой (хотя сам ее туда не наливал), на собственные деньги с рвением взялся за постройку общественных бань. Элайя объяснил Сабине, что это сперва только дело непривычное, а проживут с банями два поколения — и будут воспринимать их как само собой разумеющееся. Сам Инигатис приспособил пустующие общинные амбары под госпиталь Милосердных сестер медвединок (которые прибыли вместе с ним из Ренкорры) и собирал средства на постройку нового роскошного здания. Он же рассказал ведьме, откуда медвединки получили свое имя. Согласно легенде, между богодевой, убегающей с маленьким Спасителем, и преследующими их легионерами Ерода выскочила на дорогу рассвирепевшая медведица и тем спасла и младенца, и мать. С тех пор на хоругвях Милосердных сестер рисуют медведицу с лилией в лапе.