Диана Удовиченко: Изгнанники

Наконец Атиус отдал приказ к выступлению. Конечно, не все достаточно окрепли. Но мы и так потеряли слишком много времени. Надвигалась зима, а с ней – снегопады и метели, которые могли стать убийственными при переходе гор. Нужно было пересечь их как можно скорее.

Мы покинули форт, чуть не ставший всем нам могилой. Болезнь собрала богатую жатву: в живых осталось двадцать два охранника и шестнадцать погонщиков. Пало два десятка мулов и пять коней. Благодарение Тиру, мой Зверь не погиб. Повезло и коню Дейнариэла. А вот жеребец Ала стал жертвой бешенства. Часть тюков с товаром пришлось оставить. Мы занесли их в ратушу, чтобы забрать на обратном пути.

О судьбе тех, кто сбежал, нам ничего не было известно. Но я не сомневалась: беглецов можно считать погибшими. И через пару миль мы обнаружили подтверждение моих догадок. Они колыхались под холодным ветром – два пушистых холмика плесени. Чуть дальше лежал еще один несчастный, опутанный шевелящимися белесыми ветвями. Потом еще… Наверное, где-то в бескрайних землях затерялись и остальные.

– А не надо было трусить, – безжалостно произнес Ал, когда мы проехали мимо первого такого холма. – Тогда, возможно, были бы живы.

Я усмехнулась и кивнула в ответ. За предательство должно быть лишь одно наказание – смерть. Жаль, что люди не всегда это понимают. Их мягкость по отношению к предателям ведет к новым подлостям. Иногда милосердие творит больше бед, чем любое зло.

Мы остановились на ночлег. Впереди черной громадой маячили горы, до которых оставалось не более пары часов пути. По словам Атиуса, к следующему вечеру мы должны были спуститься к границе Нордии. Разумеется, если все сложится благополучно.

Ехавший во главе каравана маг оставался задумчив. Он нарушал молчание только для того, чтобы сделать короткое сообщение или отдать очередной приказ. На привале больше не рассказывал забавных историй, не отпускал веселых шуток. Быстро перекусил, распорядился насчет караула и лег спать.

Выбор у волшебника был невелик: здоровых воинов, способных нести дежурство, имелось немного. Тем, кто еще окончательно не оправился от болезни, нужно было дать отдохнуть. Иначе люди могли стать обузой в сложном переходе. Неудивительно, что первая половина ночи досталась Алу, Дею и мне.

Мы обошли спящий лагерь и присели у костра, вслушиваясь в звуки ночи. Время от времени один из нас отправлялся проверить, все ли спокойно на стоянке. Но никто на нас не нападал, ночь была тихой, хоть и холодной. Дежурство подходило к концу, и я надеялась, что оно обойдется без приключений.

Костер трещал и упорно сопротивлялся попыткам северного ветра задуть его пламя. Глядя на пляшущие огненные языки, я, сама того не замечая, принялась вполголоса напевать какой-то мотив. Эта песенка всплыла в памяти словно ниоткуда, и я мурлыкала ее без слов. Ал поднялся и двинулся на обход лагеря.

– Что ты поешь? – спросил Дейнариэл.

– Сама не знаю. Когда я болела, мне снился чей-то голос. Он говорил со мной, но слов я не запомнила. А еще пел эту песню… – Неожиданно для себя я пропела, старательно выговаривая чужие слова:

Эльф улыбнулся и подхватил:

Тут я сообразила, почему тот голос, помогавший преодолеть болезнь и горячку, показался мне знакомым. И песня… точно! Как же я раньше не сообразила, что такую нежную, словно шелест летнего ветерка, неуловимую мелодию мог сочинить только один народ. И эти звучные слова…

– Так это ты пел мне тогда?

– Да, – скромно признался Дей. – И еще сказки рассказывал. Надо было как-то удержать тебя в этом мире.

– А о чем эта песня?

– Я, конечно, не поэт и не смогу передать всей красоты стихов. Но постараюсь перевести ее для тебя на всеобщий… – Мальчишка ненадолго задумался, потом проговорил нараспев:

– А дальше?

– И все?

– Остальных слов я не помню. Это очень старая песенка про судьбу.

Ветер усиливался. Резкий порыв всколыхнул пламя костра, ударил в лицо, забрался под одежду, пронизывая до костей. Мы сдали дежурство и улеглись спать.

А наутро пошел снег – сначала сыпал мелкой сухой крупой, потом повалил пушистыми хлопьями. Когда мы приблизились к горам, ветер стих, и снег падал сплошной стеной, мягко ложился под ноги, устилая степь белым покрывалом.