Анастасия Вихарева - Кому в раю жить хорошо...

— Ну, говорил… — Манька давно успокоилась, но злость на себя осталась.

— Могла бы на полезное силы тратить, на еду, на теплые вещи… Железа нам твоего не надо — тащи сама. И корим тебя, и плюем в тебя, обесславила ты нас, Маня. Мы с Борзеевичем не меньше твоего пострадали! Опозорилась одна, а смеются над всеми.

Манька и Борзеевич с военного совета разошлись недовольные. Где свое-то взять?! Разве что забить какую скотину, вон она ходит — глупая, безобидная, мирно пощипывая травку. Конец января, начало февраля — еще вся зима впереди. Косые ливневые дожди практически не прекращались, значит, за пределами благодатной земли снежные метели и ураганы. Озеро то и дело накрывало лавиной. Правда, потом он быстро таял…

— Что есть, то есть. Нам партизанам нос воротить не пристало… — проворчал Борзеевич, собирая рюкзак.

Рюкзак пришлось поменять дважды: в первый поместилось почти все, что он задумал взять с собой, но, подняв его, пал и пролежал минут пятнадцать, безуспешно порываясь встать. Во втором рюкзаке места оказалось много меньше, половину вещей пришлось отложить в сторону.

Дьявол, сделав ревизию, в принципе остался довольным. Но веревку заменил на сплетенную из неугасимого поленьего дерева и добавил колышки, выструганные из того же дерева. Они получились прочными и не такими тяжелыми, как железные крючья, а веревка растягивалась и удлинялась в два приема. Обнаружив в Манькином рюкзаке крупу, демонстративно избавил ее от лишней тяжести. Манька из-за крупы ни за что не стала бы переживать — она предназначалась не для нее, Борзеевич подложил, и обрадовалась, когда рюкзак был собран. Старик Борзеевич, испробовав тяжесть и собранных рюкзаков и железа, не раздумывая взял на себя топорик и котелок.

Выходили на закате, когда почти стемнело. Ночью враги их исхода не ждали, и надо было успеть проскочить, пока изба отвлекала внимание вражеских разведчиков, углубляясь в другую сторону. Лесные подали знак рукой и углубились в лес, показывая тайную тропу в обход озера. Манька взвалила котомку на плечи и вышла в вечерние сумерки первой. За нею проскользнули Борзеевич и Дьявол. Птицы указывали, где прячутся немногочисленные вражеские лазутчики, попискивая и покаркивая над их головами.

Все трое ступали неслышно, осторожно прощупывая землю перед собой. Полегче стало, когда к утру вышли за озеро на снег, подтаявший и покрытый прочной коркой наста. День выжидали, укрывшись в небольшой нише, больше смахивающей на брошенную медвежью берлогу. Дьявол постарался: все утро шел дождь, с обеда заморозило. Следов на выметенном ветром льду не оставалась, и можно было скользить, как на коньках. Чуть стемнело, вышли снова. Пересекли горный хребет, воспользовавшись двумя расщелинами и потайной пещерой, закрытой от постороннего взгляда с одной стороны водопадом, с другой стороны густыми сплетенными между собой корнями, которая вывела их прямехонько в лощину, с которой просматривалось подножие высокой горы. Гора была высотой километров пять — им повезло, что именно эта гора располагалась в начале реки. Горы слева и справа были намного выше и круче. Манька взирала на них с благоговейным ужасом.

Дьявол чувствовал себя замечательно, а Манька и Борзеевич от быстрого бега запыхались и пропотели. К утру следующего дня достигли места, откуда гора начинала подъем. Здесь передохнули, укрывшись между скал. Оборотни могли все еще их заметить.

Первая лагерная остановка выявила многочисленные упущения при сборах.

Пока пробирались через водопад в пещеру и пересекали пару горных озер, Манькин полушубок промок насквозь, а когда высох у огня, Манька заметила, что мех местами начал облазить, на глазах расползаясь по швам. Шуба у Бабы Яги оказалась старая и некачественная. И не удивительно, в избе она прятала всякие вещи, которые хоронила от чужого взгляда, и ненужное ей барахло. Чуть лучше оказались штаны Борзеевича, но, намокнув, они сохли так долго, что на следующее утро Борзеевичу пришлось одеваться в сырое, а к вечеру, когда они преодолели первый подъем, разрезанный горными ручьями, и оказались на ровном плато, он начал покашливать.

В пользу Борзеевича Манька пожертвовала пуховый свитер, связанным скорее от безделья. Всю следующую ночь его отпаивали живой водой и кипятком с малиной и медом. Больного пришлось усиленно накормить. Запасы таяли, на такие издержки никто не рассчитывал. Когда Дьявол попробовал обратить на сей факт внимание, она лишь махнула рукой. Манька не понимала, как Борзеевич согласился пойти с нею. Мог не ходить, ведь не просила — это была ее дорога, жил бы себе в избе. Она пошарила в рюкзаке, вынимая запасные штаны и подкладывая их под голову Борзеевича, поближе к костру, набросав толстым слоем хвойных веток — ей привычно, а Борзеевичу еще привыкать и привыкать!