Анастасия Вихарева - Кому в раю жить хорошо...

Рот от удивления раскрыл даже Дьявол. Он склонился над котомкой, не поверив своим глазам.

— Это, Маня, кто же тебя так? — ничуть не расстроился он.

— Вот и мне хотелось бы понять, — Манька сжала кулаки, всхлипнув. — У меня теперь железа больше, чем вначале было. На четверть больше! Я… Я… Я все сносила, а теперь они вон какие…

— Но ведь ты же не думаешь, что избам, — Дьявол выделил последнее слово интонацией, — или мне с Борзеевичем пришло такое в голову? Как бы мы это сделали?

В горнице воцарилось скорбное молчание.

— Не знаю… Не думаю… — всхлипнула Манька, размазывая слезы. — Просто зря мы, наверное, остались так надолго, сразу надо было дальше идти… А теперь что?! И вампиры о нас знают, и оборотни силу вернули… Прости! — она погладила бревно избы, наклонившись и потеревшись об него головой. Но слезы снова хлынули из глаз, и Манька сползла по стене на колени. — Я понимаю… Я… Я не хочу никому… Но я… Там три пары было, а теперь две, и все равно больше! За что?! Разбойники меня… И кузнец этот… И тут…

Манька закрыла лицо руками, сотрясаясь всем телом, заглушая желание высказать свою боль. И сразу же услышала, как горестно застонали половицы, будто оправдываясь. Всхлипнул Борзеевич, приложив носовой платок к уголкам глаз. Расставание получалось мрачноватым.

— Хватит сырость разводить! — осадил всех Дьявол. — По больному мы что ли уходим? Веру надо иметь, а ты, Маня, уже схоронила всех! Посмотрим, разберемся, кто не виноват, ему переживать не надо, а кто виноват, десять раз пожалеет, что связал себя железом!

— Он не себя связал, он меня связал! — Манька продолжала рыдать, но уже тихо, утопив свое горе в слезах.

— Маня, подумай, все кто не виноват, думают: это ж какая сволочь между нами ходит! А кто виноват, думает: а вдруг на меня подумают, вдруг улику найдут, а вдруг… И глухо бьется у него сердце, отмеряя начало позора, — Дьявол одной рукой взвесил котомку, второй посохи. — Ну, не так много, я бы положил больше, за то что про болезнь забыла. Знаешь ведь, дорога назад всегда открыта. Не займет недели. Правда, домишко твой накрылся, но разве недостаточно сучьев на деревьях, чтобы набросить на них веревку или попробовать вырыть землянку и укрепить ее стены? Да вот, зачем далеко ходить… — он кивнул на моток веревки, которую приготовили с собой.

Манька вспомнила о родной деревне и на полбеды как-то сразу полегчало. Посомневалась еще немного, прикидывая, на сколько затянется ее путешествие, складывая в уме живую воду, неугасимое поленье дерево, не особое рвение встретить Благодетелей, вычтя загубленную скатерть-самобранку — и еще полбеды осталось в прошлом.

Она утерла слезы рушником, обулась в железо.

Из прочего добра взяли пару ветвей неугасимого поленьего дерева, живую воду, крест крестов, с которым не расставалась, пару осиновых кольев, лук, часть Дьявольских стрел и странный Дьявольский кинжал с рунами. Изба настояла на рушнике, которым Манька вытирала слезы. Пироги съели тут же, а в рушник завернули железные караваи, как делала изба, когда пекла хлеб. В рушнике хлеб долго не черствел, сохраняя тепло и оставаясь свежим. Борзеевич позаботился о прочем скарбе, выбирая его из добра оборотней. Но много взять не получилось, шли налегке. Маньке, загруженной железом, достались котелки, топорик, обычный нож, теплые вещи и предметы личной гигиены. На этот раз она была умнее, искромсав норковую шубу Бабы Яги. Из шубы получился замечательный полушубок с капюшоном, завязанный снизу на резинку, почти как козлиный полушубок Борзеевича. Подола хватило на теплые гетры. Борзеевич отобрал сухофрукты, сушеные молотые грибы и крупу, немного масла, веревки, крюки, запасные лапотки, вытащил из запасника теплые штаны, найденные в палатке оборотней, обрезал их по длине, примерил, подвязавшись веревкой, и остался удовлетворенным.

Против спальных мешков и палатки воспротивился Дьявол.

— А если оборотни? Вы пока из мешка выбираетесь, выбираться будет некому. А палатка… это кто ж потащит ее на себе? Не спорю, в горах голодно, но не холоднее, чем в студеную зимнюю пору. Вы и так вырядились с непозволительной роскошью. Кто воюет трофейным оружием? Я бы у врага и понюшку не понюхал, а вы… — он безнадежно махнул рукой. — И уж сразу порешим, крупа и грибы — это нам с Борзеевичем, а ты, Маня, на свой каравай рот разевай. В противном случае мы Царицу всея государства и через сто лет не достанем! Говорил я тебе: не берись, если до конца не можешь, а взялась, не бросай на половине?! Говорил?!