Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2

— Остальные? — в приказном тоне выясняю у Морехода.

— Там… — лениво отвечает он и машет рукой куда-то вдаль. Я смотрю, куда он показывает.

На первый взгляд, ничего вокруг не изменилось. Та же пещера, только туман, скрывавший ее, рассеялся. И… потолок с полом поменялись местами. Цепкая фоморская память, не пострадавшая, слава Лиру, при переходе через таинственный «горизонт», по первому требованию выдает: эти мхи-лишайники были у нас над головой, а эти — под ногами. Теперь всё наоборот.

— А те, кто нас сюда заманил, — они что, встречать дорогих гостей не выйдут? — ехидничаю я.

— Они что, самоубийцы? — ухмыляется Мореход. — Кто ж к тебе по доброй воле приблизится?

— Мореход, — тихо произношу я, — ты можешь сказать мне правду? Без экивоков, без хиханек, без хаханек? Марк… он превратился в демона, которого я видела у него в мозгу там, в пещере? Он будет и дальше играть с нами в свои… игры?

— Не скажу! — почти торжествующе заявляет Мореход.

— Почему?

— Потому что я и сам не знаю! Слышишь? Не зна-ю!

Приехали.

Маг, наверное, перетрудился. А тем, кто служит ему охраной, еще предстоит перетрудиться. Монстр, в которого я превратилась, им не по зубам. Страшилища, созданные детским воображением, ни в какое сравнение не идут с теми, которых люди боятся, когда повзрослеют. Нет у дефолта-увольнения-развода таких горящих адской злобой глаз, таких длинных загнутых ногтей с фиолетовым маникюром, таких кроваво-красных губ, обнажающих дикий оскал, такого страшного шелкового халата в золотых драконах, таких кошмарных тапочек с кроличьими ушками… и все это в четыре тролльих роста. Потому что я была маленькая, когда образ этого чудовища пророс в недрах моей души, а Женщина, Блюдущая Тишину Во Дворе, была крупная, взрослая тетенька, наделенная склочным характером и неограниченной, почти божественной властью управдомши.

Два удара пухлой ладонью с бликующими когтями — и пространство вокруг мага очищается от глупых существ с игрушечными палицами. Какая гадость! Ну и мода здесь… в каменноугольном периоде. Доспехи троллей изображают, как доспехам и положено, самых могучих тварей Утгарда. То есть здоровенных насекомых. На шлемах изгибаются усики, жвалы, круглятся фасетчатые глаза. Как будто я угодила в мультик «Путешествие муравьишки» и всякие… инсекта пытаются преградить путь МНЕ!

Брезгливо расшвыривая тапками отряды нападающих, бреду по колено в троллях к своему покосившемуся куполу. Там, внутри, продираясь сквозь сгустившееся время, орудуют мои соратники. Убираю Запруду, все равно она вот-вот рухнет. И время вырывается на волю.

Я вижу: вот сильф легко, почти небрежно отражает верхние и корпусные удары, а Видар прикрывает ему спину. Клив-Солаш чертит в воздухе сверкающие зигзаги, оставляя после себя раны, мгновенно набухающие черной кровью, на излете отрубает чью-то занесенную руку с моргенштерном… Оружие, романтично названное «утренней звездой», и вцепившаяся в древко лапа тролля кружатся в воздухе, ритмично позвякивая цепью. Отстраненно замечаю: надо же! Я-то думала, топоры, секиры, палицы должны быть огромными железяками на длинных топорищах, а они на самом деле такие маленькие… Даже если вернуться к нормальному человеческому росту — все равно маленькие. И легкие. Ну да, если в рукопашной махать пудовым топором, на десятом взмахе ты сам себя из строя выведешь. Между тем тролли так ловко орудуют своими непрезентабельными… инструментами, что мне это совсем не нравится.

Пока мои спутники методично уничтожают тех, кто осмеливается на них напасть, тролли не оставляют попыток взять в плен хотя бы нескольких наездниц. Они захлестывают слоновьи ноги цепями, валят женщин в пыль, стреноживают, попутно стараясь огреть дубинкой по голове и притом не изуродовать тела. Так, все ясно, мне все ясно, кому выгодна эта война. Троллям требуются живые и невредимые слоноженщины — в качестве ездовой и тягловой силы. Никакое насекомое, даже громадина-артроплевра, не поднимет тролля в одиночку, а погарцевать-то хочется! Ах вы… мужчины! Все бы вам на бабах ездить!

Жаль, что мне нельзя ринуться в схватку и передавить гадких, гадких сексистов-троллей. Там же все вперемешку: и свои, и чужие. Матриарх и ее соплеменницы еще держат круг, внутри которого, в относительной безопасности, толпятся детеныши и молодняк. На место пойманных троллями взрослых наездниц встают подростки. Неукротимая Атхай-ки-Магорх-каи-Луиар-ха-Суллетх, намереваясь добавить к своему имени еще парочку лестных эпитетов, выписывает топором восьмерки в воздухе, отбивая цепи с шарами на концах — местный вариант боло-боло. Но в воздух уже взвивается лассо, веревка в руку толщиной, сейчас она захлестнет шею Ати, ее выдернут из строя, точно рыбку, попавшую на крючок, а за ее спиной шеренга бойцов сомкнется — и только мать Атхай-ки-Магорх-каи-Луиар-ха-Суллетх проводит девочку отчаянными глазами, не имея права покинуть круг…