Садовница

Все эти детали Эрле знала от самой же Анны: та завела привычку время от времени заходить к Эрле и пересказывать ей последние новости. Эрле от этого хотелось выть волком. Как-то раз она попыталась помочь: высказала мысль, что дядя Стефана, богатый купец, чьим заботам был вверен юноша на время его пребывания в Раннице, наверняка тоже ищет способ, как помочь племяннику, и если они с Анной объединят усилия… Договаривать Эрле не стала: Анна так разволновалась и на лице ее появился столь явный испуг, что девушка обреченно замолчала и не высказывала больше вообще никаких идей…

От Анны же Эрле узнала, что у других участников той злополучной пирушки тоже были неприятности. Всех их вызывали к магистрату, особенно тщательно допрашивали Себастьяна и, само собой разумеется, Марка. Магистрата Анна побаивалась — слушает бесстрастно, не поймешь даже, слышит или нет, а глаза безразличные и колючие, как взглянет, так ноги чуть не отнимаются… И что хуже всего, именно от этого человека зависела в конечном итоге судьба Стефана.

Эрле очень хотела поговорить с Марком, но после того памятного раза он отчего-то перестал к ней заходить. Безрезультатно прождав несколько недель, Эрле плюнула на все приличия и пошла к нему домой сама. В первый раз она его дома вообще не застала — хозяйка, унылая невзрачная вдова лет сорока, меланхолически работая спицами, сообщила, что его нет, а когда вернется — неизвестно, и куда ушел, неизвестно тоже, она у него отчета не спрашивает, лишь бы за квартиру платил исправно. Эрле ушла, так ничего и не добившись. В следующий раз Марк, правда, оказался дома, но легче от этого ничуть не стало — он смотрел на Эрле сумрачно, отвечал односложно, о Стефане вообще говорить отказался, судорожно пробормотав, что тот сам во всем виноват, а за мрачностью его проглядывало такое напряжение, что девушка едва сдержала неуместное желание взять его за руки и попросить все ей рассказать — она его непременно выслушает и постарается помочь, и от этого, вот увидишь, сразу станет легче!.. — но Марк к откровенной беседе расположен не был, а потом и слушать ее перестал. Эрле не выдержала и стала прощаться; на лице его появилось столь плохо скрываемое облегчение, что она обиделась и больше встреч с ним не искала.

Так прошла осень. Улетели на юг птицы и перелетные северные драконы, и раздобревший Муркель проводил их длинным тоскливым взглядом со своего подоконника. Потом зарядили дожди. Эрле хотелось забраться на подоконник рядом с котом и прижаться лбом к волнистому серому стеклу, наблюдая за тем, как бурные вздувшиеся ручьи текут по мостовой, таща с собой щепки, отсыревшие листья и прочий сор, неуклонно исчезающий в том или ином водовороте. Однажды она увидела игрушечный деревянный кораблик, отважно боровшийся с мелями и бурунами… он выглядел таким маленьким и решительным, что она невольно загадала: если он проплывет мимо ее окна и не утонет — все будет хорошо… что «все», она не уточняла даже мысленно… кораблик не утонул, а сел на мель — толстую косу прибрежной грязи, и Эрле, так и не определившись, как это следует трактовать, плюнула на это самое все и пошла налить коту молока.

Шорох капель завораживал ее и будил в сердце какую-то малопонятную досаду. Она убрала за ширму второй табурет и старалась пореже поворачиваться лицом к камину, но лоскутный половик все равно притягивал взгляд. С обиды на весь мир взялась за вышивку — тетушка Роза заказала ей дюжину носовых платков к Рождеству… потом обнаружила на первом же платке букву «м» вместо заказанной «н» и, чертыхнувшись, принялась яростно вспарывать ни в чем не повинные нитки.

Когда закончились дожди и выпал первый снег, ей стало чуть-чуть полегче. Рассказы Анны перестали вызывать прежнюю глухую боль, тем более что все чаще и чаще девушка сама же своими рассказами и увлекалась, совершенно забывая о том, с кем разговаривает, и Эрле нашла в себе силы порадоваться, что ее талант почти совершенно раскрылся. Со временем Эрле оглянулась на свой дневной распорядок и почти с ужасом поняла, что за осень стала затворницей — это она-то, которую раньше не могли удержать в четырех стенах никакие дела и обязанности! Она возобновила прогулки по городу — хотя радости от них было мало, но она заставляла себя выходить на улицу снова и снова, искать людные места, вливаться в толпу, стараясь привлечь к себе как можно больше внимания… Называя вещи своими именами, она старалась отвлечься и забыться, и это ей почти удалось.