Алексей Пехов - Страж

– Что с нами сделают?

– Черт его знает. – Он пожал плечами. – Меня как сюда отправили, так я и сижу.

– Послушай, – озадаченно сказал я, изучив решетку. – Замка-то нет.

– Но я не советую тебе выходить, дружище.

– Почему?

Сильный скрежет был мне ответом. Он донесся из темного прохода, уходящего вниз, в недра земли. Затем раздался стальной звук, и Карл, отшатнувшись в глубь камеры, быстро сказал мне:

– Назад! Живо!

Я послушался его, отступив от двери и слыша все нарастающий скрежет. Какой-то узник в камере по соседству негромко заплакал, а отдаленный женский голос начал читать молитву, от страха глотая слова. Металл звякнул о металл, и перед решеткой остановилась душа.

Это была пожилая женщина, с благородной осанкой и растрепанной прической. У нее оказалось хищное, неприятное лицо и довольная улыбка. Душа как душа, если бы не ее руки – длинные, мощные, каждый палец которых заканчивался восьмидюймовым когтем, сотканным из самой тьмы.

– Твою мать! – выругался я, инстинктивно отшатываясь назад.

Душа зашипела злобной кошкой, скребанула страшными когтями по металлу, впилась глазами мне в лицо, и я резко отвернулся, чувствуя подступающую дурноту. Вот уж нет, сил с меня ты не выпьешь!

– Когда тебе надоест, – сказала она, – когда ты станешь умирать от тоски и отчаяния – позови и открой дверь. Все сразу кончится.

Через какое-то время я вновь посмотрел в коридор – ее уже не было, лишь плакал мой сосед из правой камеры да продолжала молиться женщина.

– За две недели пребывания здесь уже надо понять, что мы с тобой в глубокой заднице, Людвиг. Мы бессильны против окулла. Это не старые медные шахты, где нам пришлось совершить чудо, прикончив подобную тварь.

Карл был прав, окулл, одно из самых темных порождений среди душ, всегда считался крепким орешком. Его не могли уничтожить ни знаки , ни фигуры . Чтобы отправить подобную душу в небытие, требовались кинжалы. Только так, с помощью оружия стража и проворства, а также хитрости и храбрости, можно было выстоять против этого создания. Так что мы могли до бесконечности обливать тварь невидимым пламенем и валить ей на голову знаки любой мощности. Пока в руке не будет оружия с черным клинком и звездчатым сапфиром на рукояти, убить ее невозможно. Остановить с помощью сложной, в течение нескольких недель подготавливаемой фигуры – сколько угодно, а вот убить – нет.

Еще одной особенностью темной было то, что при желании она могла быть видимой для тех, кто не обладал даром. Этим она с удовольствием пользовалась, пугая заключенных.

За те две недели, что я томился в тюремном подвале замка Латка, мы о многом успели поговорить с Карлом. Темная душа оказалась мамочкой его милости маркграфа, которую тот прикончил, прежде чем приехала инквизиция. Насильственная смерть, плюс та жестокость, которой при жизни обладала маркграфиня, послужили толчком к появлению окулла, пускай для этого и потребовалось несколько лет.

Я не видел в этом ничего удивительного. Если регулярно пожирать ни в чем не повинных девушек, то при желании можно превратиться хоть в самого Сатану.

Окулл была стражем и владельцем подземелий, уходивших, по слухам, глубоко под замок и протянувшихся в толще земли чуть ли не до самого ада.

– Хуже всего, что она достаточно разумна, чтобы быть жестокой, – как-то сказал мне Карл. – Старая ведьма хитра, как демон во время заключения сделки. Она ждет, когда мы сдадимся, или издевается над Мануэлем.

Мануэль обитал в камере по соседству. Когда окулл приходила, а делала она это ежедневно, стоило лишь стражникам повернуть механизм, который разъединял нарисованную на металлической поверхности фигуру на две половинки, парень начинал плакать. Никто из нас не знал, кто он такой и за что сюда угодил, заключенный ни с кем не общался. Старуха частенько останавливалась напротив его решетки и шипела ему о том, что ее коготки уже заждались свежего овечьего мяса.

Темная не только убивала плоть, но и питалась чужими душами, вбирая их в себя, отправляя в небытие, из которого не было дороги ни в ад, ни в рай.

Иногда она приходила ко мне, но я, в отличие от Мануэля, не ленился посылать ее куда подальше, и ей довольно быстро надоела моя однообразная реакция.

Кроме Карла, меня и Мануэля в тюрьме содержали еще четверых. Слугу Хунса, который очень не вовремя опрокинул в обеденном зале серебряную супницу, облив горячим бульоном любимую гончую маркграфа. Изольду – бывшую фаворитку его милости, надоевшую ему до чертиков и сменившую шелка на мешковину. Вора Николя, осмелившегося взять на кухне плохо лежавшую, готовую отправиться на заклание курицу. И стража Надин, сидевшую в самой дальней камере, поэтому общение с ней было крайне ограничено.