Дарья Зарубина - Ведьма

Манус не глядел на княжича — от одного взгляда словно проступали у него на сердце такие же, как на щеках Якуба, сизые и бурые рубцы. Снова и снова напоминал наследник Иларию о том, каким был совсем недавно молодой маг — верным, добрым, щедрым, доверчивым. Не судьба, не радужная топь — хозяин, что был ближе родного отца, приказал его искалечить, обида заставила поднять на хозяина руку, а страх — переложить вину на безвинного. И уж теперь не рассказать правды, не снять ему с души белого платка — она гневом, обидой и страхом так исхлестана, что никаким заклятьем не разгладить.

Как бы ни любил он княжича Якуба, а своя рубашка к телу ближе.

«Пусть думает Якуб, что отца убил, — переживет, свыкнется, как все другие свыкаются, — уговаривал себя манус. — Зато престол Бяломястовский ему достался, а не князю Владу. Может, не разродится Эльжбета, тогда не будет у Влада права на Бялое. И просидит княжий маг Иларий под рукой Якубековой долгие годы — не князем, да недалече от княжеского звания, если по уму распорядиться тем, что знает. Сам себя погубил Казимеж. Слаб был, добра, верности не ценил. Не рука человека — справедливая длань Судьбы приложила старика об угол скамьи».

— Никуда я от тебя, Якубек, не уйду, — проговорил Иларий, но ласкового тона не получилось — послышался в нем глухой звериный рык. — И колдовал я над тобой, чтобы помочь. Через пять дней на полную луну признает тебя Земля и станешь ты князем Бялого мяста, и другого князя у этой стороны нет. А потому не о вине своей, а о людях думай. Теперь ты хозяин, и скоро гости на двор к тебе приедут — на священное действо смотреть. Такие гости хуже коршунов, вот и покажи им, что хоть ты и слабый маг, но Бялое возьмешь под сильную руку. Я помогу. Ты ляг, доверься мне, поспи, а как проснешься, и следа от зверя твоего не останется. И ни Милошу, ни Войцеху, ни Зютеку, ни самому Владиславу Чернскому в голову не придет, что есть у тебя за душой тайна.

Успокоенный тихим, ровным голосом Илария, Якуб откинулся на подушки, уронив на постель белый платок Иларий сложил бесшумно руки, заставив белые змейки зароиться в пальцах, а потом выпустил их гулять по волосам Якуба. Снежные искорки нырнули в волосы, истаяли на висках, заструились между ресницами засыпающего наследника. А манус все сыпал и сыпал их, словно снежинки, на истерзанное топью лицо, закрытые глаза. Едва слышно давал губами и мыслями приказания своей силе — запорошить память Якуба безмятежным покоем, придавить измученную совесть белым наговоренным камнем.

Колдовской сон такой глубины дался непросто. Иларий поднял перевернутую лавку, сел, сгорбившись и растирая розовые шрамы на ладонях. На привычное это движение насмешница-память воскресила перед внутренним взором рыжую прядку, серые заплаканные глаза.

Иларий с силой ударил ладонями по лавке, так что загудело дерево.

— Да есть ли в этой стороне кто, перед кем я не виноват?! — зашипел он сквозь зубы.

Скрипнула дверь — словно ответила манусу на его горький вопрос.

— Ну, кто там? — рыкнул Иларий.

Показалась русая голова, девка взора не подняла — так пробором вперед и протараторила:

— Вас, Иларий Игнациевич, там спрашивают.

Манус через силу поднялся, вышел из покоев, накрепко заперев на замок и наговор, чтоб не тревожили сон будущего князя любопытные, слуги ли или гости ранние. Девка прыснула по коридору, только коса мелькнула.

«Раньше девки от меня так, словно от чумного, не бегали, — с раздражением подумал он. — Знать, думают, безумие князя на меня перекинется. Дуры. В следующий раз задеру подол да покажу, кто тут княжий маг». Иларий недобро усмехнулся самому себе: «Этак скоро придется девок силой брать, за ленту, за платок уговариваться. Словно и правда я в шрамах, как Якуб Бяломястовский».

— Ты здесь, серденько мое! — протянулись из полутьмы ниши между покоями полные белые руки. Катаржина бросилась Иларию на грудь, всхлипнула. Словно со смерти мужа только и делала, что ревела. Подурнела, расквасилась. Удивился Иларий, как раньше мог он найти ее хорошенькой — баба бабою, квашня, капустный жбан.

— Что ты, Кася? Иди домой. Не нужно тебе здесь быть, молва пойдет, — сладким ласковым голосом проговорил Иларий, отстраняя от себя незваную гостью. — Нельзя нам с тобой видеться. Когда можно, я сам прихожу…

— Сколько дней уж не был, — робко заглянула ему в глаза Катаржина. — Истосковалась я. В дому словно в погребе, как в могиле. Тяжко, Илажи. Совсем ты обо мне забыл. Знать, сильна рыжая лесная ведьма, раз меня от тебя сумела отвернуть…