Дарья Зарубина - Избранники Смерти

Дай нам Землица легкой дороги, когда и птица не чиркнет, и зверь не хрустнет веткой в ночи. У кого судьба тяжела, тому любая дорога легкой покажется. Ворожея, видно, не ждала лиха от темных зарослей. Что может ей, с ее-то силой, сделать лесной зверь? Шагала скоро. Мимо нее, погромыхивая колесами, прокатилась поздняя повозка. Седоки, казалось, дремали, да только притворством не обмануть было старую колдунью. Она почувствовала, как оба — и слуга, и господин — проводили ее недобрым взглядом.

Ворожея усмехнулась. Черный ветер нырнул под платок, шепнул на ухо.

Она испуганно обернулась вслед повозке, сверкнула глазами, но одернула сама себя: не время еще. Получит свое князь Владислав.

Уж за ближним лесом виднелась городская стена. Продрогшие часовые притопывали на ветру, а облаченной в черное женщине словно и дела не было до холодного дыхания осени. Она все так же скоро пошла дальше, опираясь на узловатую палку.

Навстречу ей выскочил, тяжело дыша, большой гончак. Колдунья замахнулась было на него палкой, пес зарычал, требуя дороги. И на мгновение — не увидеть такого простому мертвяку, только магу — блеснула в его зрачках радуга.

— Прости, матушка, не признала, — торопливо выставила вперед два пальца ворожея. — Иди с миром, за кем сестрой послана.

Женщина почтительно отошла на обочину. Пес рванул дальше, взметая облака пыли. А колдунья двинулась своим путем. В воротах ее никто не окликнул: часовые единовременно что-то заприметили в осеннем небе, удивленно уставились ввысь — и женщина проскользнула незамеченной. Видно, она хорошо знала Черну, потому что по сторонам не оглядывалась, дороги не спрашивала — шла скорым шагом прямо в сторону княжеских хором. Но не гостьей, видно, прибыла. Обошла околицей, постучала трижды в маленькое окошечко кухни. Дверь отворилась, и на пороге предстала Агата Бяломястовская, бледная как смерть, неподвижная, суровая. За ее спиной суетилась, прогоняя прочь назойливых девок, толстая нянька.

— Она это, она, — проговорила книжница, хромая к двери. — Входи, Надзея, — и добавила сдавленным шепотом: — Принесла ли?

Женщина не ответила, бросила на хромоногую один только быстрый взгляд — и столько в нем было презрения, что впору платком с лица оттирать да отряхиваться. По-прежнему опираясь на палку, ворожея склонилась к ручке княгини Агаты. Та, не проронив ни слова, махнула ручкой: мол, за мной иди. Ведьма прошла мимо замерших по углам девок, одарив каждую тяжелым, грозовым взглядом. И у каждой тотчас нашлось дело, да такое срочное, что пора бежать, причем на другую половину дома, подальше от жуткой бабы.

Агата шла, не оглядываясь, широко, сколько позволяли в шагу юбки. Ворожея, казалось, едва переставляла ноги, а все не отставала. Нянька, сопя и шаркая туфлями, поспешала за ними, но отставала все больше, а попросить хозяйку и колдунью погодить мешала проклятая гордость.

Эльжбета сидела на постели, капризно скривив губки, но, увидев мать, вскочила, едва удержалась на слабых ногах. В мутных от беспрестанных слез глазах затеплилось сальной свечкой любопытство.

— Пришла бабка, — бросила Агата, движением руки заставив дочь сесть. Эльжбета приосанилась, сколько позволяло ее положение, да только прежней лебеди и след истаял — кура растрепанная, да и только.

Агата с горечью отвернулась от дочери, позвала, стараясь говорить как можно любезнее:

— Входи, бабушка…

Глухо и грубо прозвучал голос. Да и где взяться ласке, если пришел черный день? Ветрову служанку приходится в дом впустить. А как иначе? Любую земную силу Владислав тотчас учует, словно орех расколет да скорлупки в ладони в пыль разотрет. Силен зять, оттого и выходит, что не защитить Эльку, дурью голову — длинную косу, от мужа, души ветру не продав.

Как позволила уговорить себя, запугать? Попала, как ржаной сноп между двух жерновов: с одной стороны хромая нянька беду кличет, с другой — Элька слезы льет. И обе в два голоса воют: «Отмолишь, матушка, а если прознает князь, уж жизни ни своей, ни дочерней не выкупишь».

Хотела Элька дитя убить. Рано или поздно узнает Владислав. Проще бросить дуру одну со старой книжницей, что ей пятки лизать готова, да первым возком к Якубу — болит что-то по нем сердце. Да как бросишь родную кровинку как ее, располневшую, косматую, глупую, оставишь на растерзание Чернцу?!

Агата отошла на шаг, пропуская в двери пришлую колдунью.