Александр Михайловский - Ярость славян

Но патрикий Кирилл воспринял эту затянувшуюся паузу как угрозу в свой адрес и совершенно пал духом.

– Нет, о величайший, – произнес он, – ни архонт Серегин, ни его приближенные не считают это колдовство чем-то запретным и богомерзким. Они говорят, что на все это у них есть дозволение и благословение Небесного Отца, под которым они понимают Бога-отца нашей живоначальной Троицы вместе с исходящим от него Святым духом.

– Еще одна ересь, – устало вздохнул Юстиниан, – но ты, патрикий, об этом не думай. Ты через Фанагорию и Танаис езжай на реку Итиль и договорись с тамошними варварами-тюркотами, чтобы они на следующий год по весне одновременно с нами напали бы на артан и их архонта-колдуна Серегина. А теперь ступай. А ты, Евтропий, пока останься, есть еще один разговор.

Когда патрикий Кирилл вышел из императорских покоев, сопровождаемый ескувиторами, Юстиниан глубоко вздохнул и многозначительно посмотрел на своего верного клеврета.

– Этот человек, – сказал он, – ни в коем случае не должен будет вернуться в Город. Но учти, что сперва он должен выполнить свое поручение, и лишь потом пасть жертвой нападения враждебных варваров, чтобы мы могли официально предъявить претензии архонту-колдуну и произвести внезапное нападение на его страну. Обо всем остальном должен поработиться наш преданнейший Нарзес, поэтому ты немедленно пошли за ним самый быстроходный дромон. Пусть этот человек еще старше меня, но у Империи нет более преданного слуги и более талантливого полководца. Что касается слухов о архонте-колдуне и его Артании, то поручаю тебе подавлять их со всей возможной решительностью. Такое же поручение будет дано и префекту Города. Лишняя болтовня нам не нужна и ты тоже, Евтропий, раб божий, держи язык за зубами. Пока ты полезен, но вот именно что только пока.

18 сентября 561 Р.Х. день сорок четвертый, Ранее утро. Византийская империя, Константинополь, Галата.

Покинув императорский дворец накануне вечером, патрикий Кирилл никак не мог отделаться от ощущения неясной, но вполне реальной опасности. Вроде император не проявил откровенного недовольства, ведь его прямой вины в провале миссии не было; но все же присущее любому царедворцу чувство самосохранения, подобно крысиному чутью на опасность, вопило о том, что он находится на грани чего-то смертельно ужасного. Не будь у патрикия Кирилла такого чутья, не выжил бы он в полной интриг клоаке византийской государственной службы, существующей по закону курятника: «толкни ближнего, обгадь нижнего».

И лишь только выбираясь из влекомого четырьмя дюжими рабами паланкина у своего дома, патрикий Кирилл понял, почему его преследует такое недоброе предчувствие. Юстиниан во время разговора смотрел на него так, как повар смотрит на еще живого кролика, которому в самом ближайшем будущем суждено стать жарким. При этом повар не испытывает по отношению к кролику ни злобы, ни ненависти; он просто бьет зверька по голове деревянным молотком, перерезает глотку, а затем, выпотрошив и сняв шкуру, кидает еще парящее мясо в раскаленное масло. Византийская политика – это еще та ядовитая стряпня, способная проглотить не одного мелкого функционера, вроде него, патрикия Кирилла.

А патрикий Кирилл отнюдь не желал быть проглоченным, и магистр Евтропий в этом деле не был ему подмогой, потому что сам трепетал как осиновый лист на ветру. Всю ночь бедолага не мог заснуть и ворочался в постели, обдумывая свое положение. И к первым проблескам рассвета, загоревшимся на восточной стороне неба, у него оформилось окончательное решение. Бежать, бежать, бежать из Константинополя как можно скорее и как можно дальше; и черт с ней, с карьерой, тем более что теперь она уже безнадежно испорчена, а благодаря некоторым накоплениям, благоразумно сделанным во время службы, бедствовать ему не придется.

Но мало принять решение бежать, надо еще понять куда. Бежать на восток в надежде затеряться в крупнейших мегаполисах того времени Антиохии или Александрии было бессмысленно. Там идет непрерывная война с персами, а в скором времени* из жарких аравийских пустынь явится еще один враг, даже более страшный, чем персы.

Примечание авторов: * Арабское завоевание восточных провинций Империи должно было начаться только через восемьдесят лет, но Серегин и его помощники говорили о нем, как о скором событии (в историческом масштабе), а уточнять дату этого завоевания патрикий Кирилл не счел нужным.