Ольга Романовская - Словенка

Гореслава последние денёчки доживала в Сигунвейне. Радоваться бы девке, а она иной раз выйдет во двор, обнимет за шею старого Вьяна и грустит. Уж больно прикипела сердцем ко всем им, и хоть родное печище манило к себе, маленькое свейское поселение, затерявшееся среди камней и соснового ерника, крепко запало в сердечко. И люди-то здесь не все злые, не звери они, как про них сказывают. Старый Гюльви… Сколько басен да сказаний он ей поведал, у очага сидучи да покуривая свою трубку; казалось, не было ничего, чего бы не знал он! Эрик… Он был для Наумовны другом, даром, что свей. Не будь его, не узнала бы девка, где ягоду искать без опаски, а куда по зимнему бурелому не ходить лучше и вовсе. Да и Гаральдовы домочадцы её ничем не обидели. Да, Гевьюн строга, но она ни разу не подняла на неё руки, а Эймунда за сестру считала.

Вот думала об этом Гореслава и горюнилась. Как же она с ними расстанется? А если расстанется, то никогда уж больше не свидится: не найти ей Сигунвейна, а в полон больше не попадёт — птица стрелянная. Но тут же сердечко о батюшке с матушкой напомнило, о сестрицах милых. Всё ли у них ладно, всё ли хорошо? Да и кручинятся, печалятся они по Гореславушке своей.

А Гаральдово слово крепко было. Подошёл он как-то к Наумовне и сказал: "Три восхода тебе ещё в Сигунвейне встречать осталось".

И начала девка складывать свои пожитки немудрёные. Эдда молча помогала ей, в тайне травки какие-то подсовывала: пригодятся. Все к ней в эти последние три дня добры были; каждый ей слово ласковое молвил.

За день до того, как снеккар на воду спустить хотели. Проснулась Наумовна на своей шкуре и заметила рядом с собой что-то, в вадмал ею вытканный завернутое. Развязала девушка узелок и ахнула: блестели, глаз девичий радуя, одинцы серебряные, что Гореславе так нравились, и ожерелье диковинное с пластиной золотой, на которой дракон изображён был.

Спрашивала Наумовна потом Эймунду, кто это ей подарил; свейка долго молчала, плечами пожимала, а потом призналась:

— Я. Серёг много у меня, а тебе те по нраву пришлись. Носи на счастье и меня помяни добрым словом. А дракон тот, что на ожерелье, — удачу приносит; та, что носит его, от злых чар защищена.

Поблагодарила её за подарки дорогие Гореслава и припрятала их подальше: знала, что в тайне от отца с матерью Эймунда дарила.

… Травень травнем кличут, потому что трава новая, зелёная из земли-матушки прорастает, Даждьбогу радуясь. И нужно в пояс траве этой поклониться за то, что выросла, не оставила лошадушек да коровушек без пропитания.

В первый и последний раз выгоняла Наумовна пёструю Гаральдову корову в поле; и так тошно ей вдруг стало, что моченьки нет больше терпеть. Не гоже человеку, словно птице, по свету летать, нужно на одном месте жить, чтобы к земле прирасти. Куда приплывёт снеккар свейский, на каком берегу сойти ей придётся? А здесь, хоть место и не родное, но знакомое. Живут же люди на чужбине, и лучше, бывает, живут, чем в родной стороне. "Не здесь тебя милый ждёт, " — говорило меж тем сердечко ей. И поверила ему Гореслава, да и как не верить.

В поле встретила она Дана. Корел снова хозяйских лошадей сторожил, на солнышко жмурясь.

— Видел я, Гореслава, как снеккар на камушки вынесли, чтобы пообсохла, — сказал он. — На рассвете уплывут они, и ты с ними.

Наумовна промолчала. Толстой вицей она отогнала корову к остальным, жевавшим траву около бурого бугра, и подошла к Гвену. Конь покосился на неё недобрым глазом, прянул ушами, но не двинулся с места. Спокойно пощипывал он траву, временами пофыркивая от холодной росы. Дан и глазом моргнуть не успел, как увидел Гореславу на спине у чёрно-пегого жеребца. Она казалось такой маленькой и беспомощной по сравнению с огромным Гвеном. Корел бросился на помощь, но остановился на пол дороге: жеребец не пытался скинуть неопытную вершницу и ленивым шагом направлялся к нему, подчиняясь понуканиям девушки.

— Ай, да девчонка, — прошептал Дан. — Как же она сумела?

Гореслава рысью объехала поле, гордясь превосходством над конём, которого боялась с грудня. Значит, права была Эймунда, умеет она ездить верхом. Но для чего было нужно это Наумовне? Да вбила девка себе в голову, что встретит вскорости ещё одного кметя, о котором говорила ей во сне Желана, и не хотела ударить в грязь лицом перед ним, как было с Изяславом, когда катал он на коне — огне перепуганную девку.

— Герсла, подъедь-ка сюда, — услышала она голос Гаральда.

Быстрее засеменил ногами Гвен и встал как вкопанный перед хозяином.