Галина Рязанова - Последний дар осени

Внезапно устыдившись, мужчина отпустил безвольно застывшее тело и покинул деревянную лохань. Обернув вокруг бедер кусок ткани, он сдернул покрывало с нетронутого ложа и набросил на подрагивающие девичьи плечи. Затем схватил Госпожу в охапку и бережно перенес на кровать, оставляя на холодном каменном полу мокрые отметины.

Он собирался сразу же одеться и покинуть комнату, давая ей время прийти в себя. Но, не успел он отнять руки и отстраниться, как был цепко схвачен за край самодельной набедренной повязки все теми же нежными, но удивительно сильными пальцами.

— Не уходи.

Это были первые слова, что он услышал из её уст. Серебряным надтреснутым звоном колокола выскользнули они в сумрак незаметно подкравшейся ночи.

Только сейчас Полководец заметил, что свеча, отсчитывающая время, прогорела почти до основания. Должно быть, он заснул и пропустил торжественный ужин. Но как? Он был готов поклясться, что ни на мгновение не сомкнул глаз. Но лужица воска у основания подсвечника и окончательно остывшая в ванне вода утверждали обратное.

На столе рядом со свечой стоял тяжелый поднос, с горкой нагруженный снедью. На полу тусклой серой лужицей растеклось небрежно сброшенное платье. Должно быть, беспокоясь за отсутствие гостя, Владычица решила его проведать. Но почему? Почему сама? Почему не послала служанку? Почему осталась? Почему решилась так поступить?

Слишком много вопросов, и ни одного он не смел ей задать. Теперь, когда яростный запал угас, он снова не мог выдавить из себя ни слова. Сдвинуться с места тоже не решался, опасаясь, что ненадежный узел, удерживающий тонкую ткань на бедрах, разойдется, и она увидит, что ни холод, ни злость не сумели остудить его желание.

Столь опытный и решительный, когда дело касалось сражений на поле брани, он растерял всю свою уверенность при виде этой женщины, умоляюще тянущейся к нему.

— Я не знала, как… я… если бы я только знала… Я просто подумала, что это единственный шанс. Что, если я сейчас не решусь, то никогда уже этого не будет. Я очень боялась…и продолжаю бояться. Но как иначе мне узнать, правда ли то, что я увидела в твоих глазах? Мне нужно быть уверенной. Пусть за ошибку я заплачу позором, но я не в силах тебя отпустить, не попытавшись!

Она потрясла головой, собираясь с мыслями, и затем неожиданно твердо сказала:

— Не было никакого гостеприимства. И не могло быть. До тебя моя душа не просыпалась.

Он не верил. Он просто не мог в это поверить. Он схватил со стола обрубок свечи и резко повернулся, уже не опасаясь обнажить чресла неосторожным движением. Он навис над ней уродливой тенью, выставляя напоказ многочисленные шрамы и приближая мерцающий огонек к самому лицу, пока стянутую рубцами кожу не начало жечь.

— Разве ты не видишь?! Как? Как ты могла пожелать такого, как я?! Ни одна из вас не придет добровольно на мое ложе. Если только в погоне за звонкой монетой или в страхе за свою жизнь. Но и та будет содрогаться от отвращения, касаясь этого тела!

— Но я не вижу… — обезоруживающая искренность брызнула чистым сапфировым сиянием, — я не вижу того, о чем ты говоришь. Все, что сейчас передо мной, прекрасно. Я никогда во всей своей жизни не встречала более красивого человека, чем ты.

И он, не в силах больше отстраняться от взывающей к нему самой женственности, принял первый в своей жизни поцелуй. Столь же глубокий, как омуты её глаз. Столь же чистый, как капля хрусталя на серебряном диске. Горячий, как кровь, бегущая по венам, и горький, как серебристая полынь.

Огарок свечи погас, погрузив комнату в темноту. Но это не остановило мужчину и женщину, чьи тела сплелись в танце, юном, как сама жизнь, древнем, как сама любовь и вечном, как само время…

До рассвета было еще далеко, но сон все никак не мог завладеть двумя людьми, чьи сердца бились в унисон, а души словно растворились друг в друге. Понимая, сколь мало им было отмерено, они спешили насладиться каждым мгновением, проведенным вместе. Но, как бы ни стремились они отложить разговор о причине, что привела великого и ужасного Полководца в Замок Дождя, а затем и в объятия сребровласой Владычицы, судьба неумолимо подталкивала их во власть истины.

— Ты все равно рано или поздно узнаешь правду. Так будет лучше, если я скажу сама. Для тех несчастных племен, одно существование которых так беспокоит вашего Императора, я больше, чем Госпожа. Я их богиня.

Мужчина приподнялся на локте и потянулся, чтобы нащупать и засветить лампу, стоявшую у изголовья на каменном холодном полу. Ему нужно было видеть лицо говорившей. Запалив промасленный фитиль, он немного поморгал, чтобы приспособились привыкшие к ночной темноте глаза.