Ахэнне - Virgo Regina

Что ж, Альтаиру не придется противостоять… у него будет билет на свободу. Ружье — для убедительности. Доминик с удовольствием бы разрядил его в нуль, но не знал как. Не спрашивать же у Теодора…

'Спокойно, Альтаир не воспользуется. Зачем ему стрелять в меня?'

Хотелось верить.

До утра пятницы Доминик старался не думать о побеге Альтаира, о собственном (жертвоприношении) поступке. Теперь счет на часы. На минуты.

Он поцеловал Теодора перед тем, как оба покинули мувер, поцеловал с тоскливым мутным предчувствием: последний раз. Он отогнал мрачные мысли, но пальцы были липкими, а губы пересыхали. Постоянно хотелось пить.

Альтаир выбрался из своей 'геенны огненной'. Доминик, озираясь по сторонам, всучил ему ружье.

— Только не вздумай использовать его, — взмолился он попутно, — Тебя убьют на месте и меня тоже!

— Не дурак, понимаю, — Альтаир взвесил в руке 'бумеранг'. Доминик отстраненно проследил за этим движением, на долю секунды поразился: до чего легко планировать побег, пронести в Башню оружие. Конечно, главе хора и фавориту Королевы доверяют, гвардианы почтительно склоняются перед ним и Теодором, приветствуя либо провожая.

И все-таки.

Альтаир говорил о свободе, но разве не свобода — выбрать рабство по своему вкусу? От довольного раба не надо ожидать восстания.

— Славная игрушка, — прокомментировал Альтаир, — Может, поиграем всерьез?

— Нет! — отрезал Доминик. Альтаир хихикнул.

'Покорная скотина', прочитал Доминик в мазутного цвета глазах Альтаира. И отвернулся, зашагал прочь, стискивая мокрые от холодного пота кулаки.

В тот день он жалел, что в придачу к черным мантиям они не надевают масок; еще опасался — не сможет петь, близкое панике волнение сводило горло.

— Ты плохо себя чувствуешь? — Теодор дотронулся губами до его лба.

— С чего ты взял? — на горизонте вновь взошла ложь. Доминику сделалось грустно, будто уронил в морскую пучину драгоценный перстень, — Я в полном порядке.

— У Королевы одна из дочерей, — напомнил Теодор, — Кажется, кто-то из верхушки, поэтому месса затянется.

— Понимаю…

— Но поскорее бы она закончилась. И мы поедем домой, — Теодор завершил диалог полупоцелуем — на полноценный не хватало времени.

Холодный зал-космос моментально отсек волнение и мерзкие спазмы, выстудил до дна. В зале Доминик — его тело, личность и разум — всего лишь придаток к голосу, к мелодии, будто выученной в инкубаторе. А то и раньше, в утробе матери, коротком периоде от зачатия до извлечения яйцеклетки.

Забавно, он до сих пор очень смутно знаком с остальными певчими. Исключая Тео, разумеется.

Доминик вглядывался в лица собратьев по хору, словно тщась сфотографировать их в памяти. Попрощаться. Но лица напоминали кукольные — с целлулоидной кожей и глазами-стразами, Доминика передернуло от холода физического и… их холода. Нет, они не ненавидели его, не унижали как во дворце Гвендолин и не завидовали успеху; люди эти сродни шестеренкам в огненной бездне. Каждая крутится на своем месте. Жар и холод, плоть и железо — суть одно.

'Как мне повезло с Тео', подумал Доминик. 'Он тоже не такой как все'.

И запретил себе думать; мелодия уже вступала в права, и ему, как солисту следует забыть обо всем на час, два, а то и больше, если гостья Королевы пожелает того. Доминик уставился перед собой, привычно перемешались звезды-свечи и обсидиан, отблески хрусталя и морское шевеление нескольких десятков мантий; Доминик ощущал себя на месте, почти хорошо, почти счастливым.

Все как обычно. Визитеры-дочери приходили и прежде, скромно держались подле трона и редко задерживались дольше, чем на полчаса. Краем глаза Доминик приметил женщину, спрятанную под расшитой диковинными цветами мантией и частой вуалью, она продефилировала мимо и опустилась на колени перед Королевой.

Но далее ни он, ни кто-либо еще не обращали внимания на гостью. Существовала музыка и голоса, однообразие, которое неспособно утомить. Как восход и закат. Как смена времен года. Вечность.

Доминик вклинился в работу 'шестеренок'. Так правильно. Каждому свое. Зря Альтаир пытается вырваться из круговорота самой Вселенной…

Он поймал пристальный, тяжелый, как чугунные оковы взор уже в самом конце, и его пробил пот: Королева догадалась. Королева ведает о каждом шаге, каждом вздохе детей своих, бежать от Нее — все равно, что скрыться от времени, от смерти.

Потребовалось более полуминуты, сообразить: изучает его не Королева. Гостья. Шевельнулась мантия и вуаль.