Юлия Остапенко - Легенда о Людовике

— Итак, теперь вы пытаетесь настроить моего сына против меня, — проговорила Бланка в тиши, тянувшейся несколько бесконечных минут. За окном уже почти совсем рассвело, дождь почти иссяк и ронял на карниз последние одинокие капли. — Неужто вы и впрямь думаете, будто это вам удастся?

— Я надеюсь, кузина, — печально сказал граф. — Ибо, уверен, когда соки, что выделяются у женщин во время беременности, перестанут затуманивать ваш рассудок, вы одумаетесь и сами поймете, что так будет лучше для всех, а главное — для королевства. Разговор с вашим сыном дал мне к тому немалую надежду. Похоже, через несколько лет мы получим воистину мудрого короля. Об одном лишь прошу вас: оставьте гордыню, не смущайте его юный разум своим тщеславьем. Клянусь вам, что в качестве королевы-матери вы будете знать тот же почет и благоденствие, какие могли бы знать в качестве регентши, и в то же время будете свободны от множества досадных хлопот. С этим и оставляю вас, дорогая кузина, — вижу, вы все же устали, хотя и храбро пытаетесь скрыть это. Ваш супруг, недаром прозванный Смелым, одобрил бы вас, но я молю, из любви к брату или сестре нашего короля, хоть немного себя пожалейте.

Он вновь поклонился. Бланка не протянула ему руки, и глазам своим не поверила, когда он взял ее запястье сам и приложил к губам, удерживая куда дольше, чем требовал этикет. Затем вновь поклонился и вышел, зацепив своим могучим широким плечом край гобелена над дверью.

Жанна дю Плесси влетела в комнату через миг после того, как закрылась дверь, и кинулась к своей королеве, руки которой, дрожащие от чудовищного напряжения, с неистовой силой упирались в подлокотники: она пыталась подняться на ноги — и не могла.

— Мадам! О Господи! Вам дурно?!

— Прекратите орать, — прошептала Бланка, прикрывая глаза. Сильные руки Плесси подхватили ее и не дали упасть — по счастью, девочка удалась крепышкой. — Тише, говорю вам. Я должна видеть своего сына.

— Но, мадам…

— Я должна видеть короля, слышали вы? Немедля. Позовите его ко мне. Нет, приведите… приведите, слышите, Жанна? Ни на миг не оставляйте его одного, пока он не придет ко мне. О, Пресвятая Дева… Может, лучше мне самой к нему пойти?

— Что вы, мадам, вам нужно сейчас же лечь в постель, — плача, сказала дю Плесси. — Вы потеряете свое дитя, мадам, если не ляжете в постель, пожалуйста, я прошу вас, я очень вас прошу…

— Ну хорошо, — поморщившись, сказала Бланка. — Только перестаньте рыдать. У меня и без вас раскалывается голова. Я лягу… нет, сама. Сама! А вы идите, Жанна, слышите? Идите и сей же час приведите ко мне Людовика.

Когда дю Плесси вернулась, Бланка вновь сидела в кресле, в мантии, накинутой поверх нижнего платья. Ей стоило немалого труда подняться с постели без посторонней помощи, но она не могла допустить, чтобы Луи увидел ее больной и беспомощной, распластанной на кровати в преддверии скорых, быть может, преждевременных и несчастливых родов. Это слишком хорошо соотнеслось бы с тем, что, без сомнения, пытался втолковать ему Моклерк.

Жанна дю Плесси ахнула, переступив порог и увидев свою королеву, но Бланка лишь предостерегающе подняла ладонь и перевела взгляд на Луи, вошедшего следом. Входя, он тоже задел плечом гобелен, в точности как недавно Моклерк, — и Бланка внезапно поняла, что Луи совсем немного уступает графу Бретонскому в росте. Он рос быстро и выглядел старше своих лет, и обещал вскоре превратиться в статного и высокого юношу, настоящего рыцаря.

— Матушка, — сказал он прежде, чем она успела произнести слово или хотя бы опустить руку, которой сделала дю Плесси знак молчать, а потом подошел, опустился на одно колено и взял ее пальцы. Бланка на миг замерла, метнула взгляд на дю Плесси, глядевшую на эту сцену с некоторой неуверенностью. Бланка знала, о чем та думает. Луи всегда делал так, входя к матери. Но сегодня было не так, как всегда. И никогда уже не будет как прежде.

Бланка положила ладонь ему на темя и ощутила, как он слегка вздрогнул. Она медленно перебрала пальцами взъерошенные светлые пряди, которые еще недавно приминала своей тяжестью корона, и сказала:

— Встаньте, сын мой. Негоже королю преклонять колени иначе, чем для молитвы.

Луи поднялся. Бланка заставила его слегка отстраниться и окинула взглядом с головы до ног, слегка встревоженно, так, словно он только что вернулся с верховой прогулки, на которой ему не посчастливилось — он упал с лошади. Ей хотелось провести рукой по его лицу и телу, удостовериться, что он цел. Она отмахнулась от этой нелепой мысли. С ним все в порядке. Он бледен, под глазами у него синяки, он очень устал, но с ним все в порядке. Облегчение, затопившее ее, и внезапное чувство вины были такими сильными, что она опустила голову, не желая, чтобы дю Плесси заметила их.