Юлия Тулянская - Возвращение

Дима сидел, вытянув ноги и прислонившись к стене, с закрытыми глазами, на Аленином коврике-пенке. Она вытащила коврик для того, чтобы на нем йогой заниматься, но так и оставила лежать, а Дима его обжил. Алена передернула плечами и тихо прокралась к своему компьютеру, начала щелкать страницами "В контакте". Дима казался спящим, но он не спал. Он вспоминал.

Двенадцать лет назад пустырь за домом был опасным местом. Хайрастому парню без "поддержки" здесь делать было нечего — лучше сидеть дома и читать книжечки. Но Дима все равно ходил туда и сидел подолгу среди высоких лопухов и полыни. Именно здесь погибла его подруга Иришка. Он приходил с бутылкой портвейна, пил и наливал стакан для нее, оставлял в траве или на снегу. Приносил хлеб и отламывал для нее, клал в траву (или опять же в снег, когда еще была зима). Сюда, а не на кладбище принес игрушку — плюшевого тигренка, в день ее рождения. И часто, даже зимой, носил цветы. Хлеб, конечно, доставался птицам. Но и Тигренок исчез, и цветы тоже исчезали. Дима не задумывался о том, кто их утаскивает. Может быть, местные пацаны. Пока Бог миловал — никто до него не докопался, видимо, ребята жгли свои костры и пили на пустыре в другие дни. Ранней осенью, в годовщину гибели, Дима решил принести гитару и спеть несколько Иришкиных любимых песен. Просто так. Он придумывал себе, как будто она живет здесь: пьет портвейн, ест хлеб, радуется цветам, играет с плюшевым тигренком и вот сейчас еще и будет слушать свои любимые песни. Дима понимал, что все это Иришка действительно делает: созданная им самим ее виртуальная копия в его памяти, или, как пафосно говорили раньше, "в его сердце". А пустырь — просто точка привязки к земле, к физическому миру того посмертия, того рая для Иришки, который он придумал сам. Как храм, который стоит на земле, но соединяет с небом. Или икона, например. Или алтарь. Так думал тогда Дима. Он был отличник и, по свидетельству учителей, гений. Дима пел для нее "Наутилуса", Цоя, БГ — все, что она любила. И не удивительно, что в тот вечер его услышали. Окружили кольцом, рассматривая с любопытством, как неведому зверюшку.

— Концент, блин, по заявкам слушателей, — протянул некто бритый, в штанах с лампасами. Дима отложил гитару и встал.

— Ты с какого раёна? С какого дома?

Дима кивнул в сторону своего дома, который мерцал огнями на краю пустыря.

— Сорок вторые? Поддержка твоя, шоль? А ты знаешь, чье тут место?

С матом и развеселыми приколами, в которых фигурировала в основном гитара (на что надеть гитару, куда засунуть гитару и другие возможные с ней манипуляции), ребята стали смыкать кольцо вокруг Димы. "Вот и хорошо. Буду драться — убьют. Убьют — буду как Иришка. То есть нигде. Или здесь. Вдруг она правда здесь", — мелькало в мозгу. На него неумолимо надвигался амбал в лампасах. Он отступал, но знал, что за спиной его ждет удар по почкам или по загривку, потому что там стоят как минимум трое. Но почему-то удара не было, он оказался среди бурьяна и полыни, еще зеленых в начале сентября, а тех, кто ждал его за спиной, сам увидел со спины. Они стояли кругом, но в кругу никого и ничего не было, кроме его гитары. А Диму кто-то потянул за руку.

— Скорее… — лохматая темноволосая девчонка с круглыми глазами тащила его за собой.

— Иришка?

— Тихо! Сейчас уйдем, а потом все скажу… — она втащила его в овражек, где тек ручеек, а над ним согнулись несколько американских кленов, достаточно крепких для того, чтобы выдержать двух подростков. Лежали здесь и бетонные плиты — как ступени к ручью. На одной плите сидел его тигренок.

Иришка улыбнулась.

— Я теперь здесь живу… — и вздохнула. — Песни я слышала… Гитару они, наверно, раздолбают… Жалко так.

Дима, тяжело дыша, умывался у ручья. Иришка села на один из стволов, перекинувшихся через ручей, и болтала ногами.

— Теперь я увожу от них всех, на кого нападают. Уже семерых увела. Тебя восьмого.

Она вздохнула.

— Просто засада была вот в чем. У нас в коробках никто не жил.

Дима сел на плиту, тряся мокрой головой, как кот.

— Как не жил? — хрипло спросил он.

— Люди-то, конечно, жили. А те, кто живет во дворах, на пустырях — они нет. Их соседями еще называли раньше. Они мне сами так сказали: мол, раньше мы звались соседями. Коробки же недавно построены, здесь поле было. Луг. Только начали заселяться коробки. Не людьми, а соседями. Хозяевами дворов. Поэтому так плохо… Я тут одна. Осталась, потому что… Потому что здесь мама, сестренка и ты. А потом стала хранить место. Уже год, как я здесь. Только вот одна я. А место трудное. Ты не бойся… Ладно? Я не вампирка, не зомби… Но и не человек. Я не знаю, как это называется. Хозяева дворов говорят про таких: "такие как мы, но бывшие люди". "Как мы" — значит, как они. Таких бывших людей в городе наперечет, кто остался после смерти во дворах, не ушел. Это те, которые во дворах замерзли, или кого убили… Некоторые остались, не ушли. Наверно, я для тебя мертвец? И ты не захочешь со мной даже видеться?