Дуглас Брайан: Красавица в зеркалах

Поначалу лицо варвара было искажено дикой ухмылкой, но чем дольше Цинфелин смотрел на своего товарища, тем более человеческой становилась его улыбка.

Наконец Конан тяжело перевел дыхание.

– Долго же ты решался сделать это, Цинфелин!

– Мне показалось, ты хочешь расправиться с ним сам и голыми руками, – возразил Цинфелин, поглядывая на Конана с легкой опаской.

Киммериец расхохотался и подобрал свой меч.

– Честный бой – это прекрасно, Цинфелин, но не в том случае, когда из-за нашего благородства страдает беззащитный человек. Ты еще не забыл о том, кто находится за этой дверью?

Цинфелин побледнел.

– Не слишком ли ты быстро меняешь настроение? Я не успеваю за тобой!

– Я всего лишь хотел убедиться в том, что эту дверь действительно никто не охраняет, – возразил киммериец. – И теперь, когда это действительно так, – он глянул на косматое тело, скорчившееся в луже крови на полу, – нам остается лишь отодвинуть засов.

Цинфелин, не веря, протянул руку к задвижке. Она отодвинулась со скрежетом, дверь медленно отворилась, и молодой человек очутился в комнате, которую так часто видел, находясь в горячечном бреду у себя в спальне, в замке, за день пути отсюда.

Свет попадал в комнату из узкого окна, прорезанного над потолком. Юная девушка с темно-каштановыми волосами – в видениях они казались немного другого оттенка, – стояла возле стены и расширенными глазами смотрела на вошедших. Она показалась Цинфелину тысячекратно прекрасней того явления, что не давало ему покоя столько времени. И тем страшнее выглядели тяжелая ржавая цепь и обручи, что охватывали ее шею, запястья и щиколотки.

Цинфелин бросился к ней и схватил ее за руку. Она закрыла глаза и прижалась к стене.

– Ты боишься? – тихо спросил Цинфелин. – Но чего? Я с тобой! Я здесь, я пришел, чтобы спасти тебя!

Она тихо покачала головой.

– Исчезни… Он нашел новый способ мучить меня. Я не знаю, как он это сделал… и никогда не узнаю. Но у него ничего не получится. Я не стану радостно бросаться тебе на шею только ради того, чтобы ты растаял в полумраке и оказался иллюзией… как многое другое до тебя.

– Нет, нет! – в отчаянии закричал Цинфелин. – Нет, я настоящий! Я пришел освободить тебя!

– Я не верю, – сказала пленница.

– Ну вот что, – вмешался Конан, – нежности, благодарности, поцелуи и прочие приятные штуки – это потом, а пока, Цинфелин, отойди от нее. Как бы мне вас обоих не покалечить.

Он показал тяжелый молот, который неведомо как очутился у него в руках. Заметив удивленный взгляд Цинфелина, киммериец хмыкнул:

– Лежал у входа. А ты, конечно, не заметил. Что ты вообще можешь заметить, когда здесь – она…

Цинфелин повиновался своему старшему другу и отошел в сторону. Конан оглядел девушку с головы до ног.

– Он тебя совсем не кормил, – проворчал киммериец. – Кожа да кости. Не понимаю, что нашел в тебе Цинфелин. Наверное, он провидец и может угадать, какой ты станешь, если тебя хорошенько откормить. Полагаю, ты любишь свинину, нашпигованную чесноком… впрочем, это не мое дело. Держи руки неподвижно. Подними их над головой, прижми к стене и не шевелись, даже если тебе покажется, что я вот-вот размозжу тебе голову. Ты все поняла?

– Я привыкла повиноваться, – тихо отозвалась пленница.

– Заметь, Цинфелин, – обратился Конан к юноше, – меня она иллюзией не считает.

– Ты слишком похож на палача, чтобы казаться иллюзией, – огрызнулся Цинфелин.

– Неблагодарный, как, впрочем, и все знатные юнцы, – вздохнул Конан и принялся сбивать железные «браслеты» с рук пленницы. Затем настал черед ее щиколоток, а после – и ошейника. Наконец, освобожденная, она рухнула в объятия киммерийца, и он обхватил ее своими могучими ручищами.

– Так это все происходит на самом деле! – заплакала она.

– Ну конечно на самом деле, – утешительно произнес Конан и положил ладонь ей на голову. – Надеюсь, сейчас за нами никто не следит.

– Нет, – отозвалась девушка. – В комнате никого нет. Я всегда чувствую, когда ОН смотрит в зеркало.

– ОН? – нахмурился Конан.

– Мой мучитель…

– Кто ты? – спросил Конан. – Ты помнишь свое имя?

– Лизерана… Так называла меня мать. И еще кормилица. У меня была добрая кормилица… Наверное, она сейчас уже умерла.

Цинфелин решительно отстранил Конана от девушки и заговорил с ней сам.

– Ты можешь идти?

– Идти? – вмешался Конан. – Нам придется скакать верхом!

– Она такая легкая! – откликнулся Цинфелин. – Я возьму ее в седло, конь даже не заметит, что всадников двое.