– Не говоря уж о том, что они не заслуживают несправедливой казни, – спокойно добавил Югонна, и граф опять нахмурился: ему не нравилось то, с каким достоинством и как спокойно держится этот бродячий фокусник! Можно подумать, он считает себя, безродного фигляра, едва ли не ровней ему, графу Бенойка!
Югонна развернул зеркало так, чтобы граф мог видеть в нем отражение, и провел рукой над мутной поверхностью стекла. Туман тотчас рассеялся, и перед графом предстало отражение комнаты Цинфелина.
– Это спальня юного графа, – громко говорил Югонна, поворачивая зеркало попеременно во все стороны, дабы и прочие собравшиеся могли рассмотреть его. – Здесь, по словам самого Цинфелина, ему являлось видение прекрасной девушки, заключенной в узы. Ночь за ночью представала перед ним дивная пленница. Она плакала и умоляла спасти ее. Наш юный граф обладает добрым сердцем и пылким нравом. Он не мог спокойно созерцать эти картины. Но он не знал ни имени этой девушки, ни того, где разыскивать ее. И поэтому тоска поселилась в его душе и начала медленно убивать его…
– Поэтому он и заболел, – медленно проговорил Гарлот. Сейчас граф выглядел как человек, который только что очнулся от долгого забытья. – Поэтому он и выглядел безумцем. Ему не давала покоя эта картина…
– Совершенно верно, – кивнул Югонна.
Он протянул руку, делая знак своей жене, и Далесари повиновалась: она медленно приблизилась к мужу и прижалась к нему. Он обнял ее и продолжал говорить, сжимая плечо Далесари.
– Цинфелин тосковал и в то же время ни с кем не мог поделиться причиной своей тоски. Ему бы просто никто не поверил. Какая-то пленница? Ночное видение? Должно быть, обыкновенный сон, и все дела в том, что юному графу пора жениться. Вот и все, что мог он услышать от своих близких.
Рихан покраснел: Югонна попал в точку. Если бы Цинфелин раскрыл ему душу, Рихан именно это и посоветовал бы своему другу. «Пора тебе, дружище, перестать спать одному и взять в постель какую-нибудь добрую женщину. Глядишь – и девки мерещиться перестанут».
– Но откуда в комнате моего сына могло взяться это видение? – спросил Гарлот.
Югонна живо повернулся к нему и поклонился.
– Вот именно! – вскричал фокусник. – Откуда? Мы знаем, что такие зеркала, как наше, покрыты амальгамой, обладающей колдовским свойством запоминать и воспроизводить отражение. Но наше зеркало находилось при нас. Стало быть, в замке имеется еще одно, а кроме того, у кого-то была амальгама, которую он наносил на стену в комнате Цинфелина. И когда мы нашли следы этой амальгамы, полагаю, истинный преступник пробрался в покои Цинфелина и попытался вытереть стену. Иначе все стало бы слишком очевидно.
– Неправда! – сказал Кернив. – Такого не может быть!
– Но зеркало не в состоянии лгать, – возразил Югонна. – Оно, в отличие от человека, не может меняться. Оно таково, каким было создано изначально, и его природа неизменна. Оно отражает лишь то, что существует или существовало па самом деле.
– Подожди, – остановил Югонну граф Гарлот, – если верить твоим словам, то… То тогда получается, что и та прекрасная пленница, которая завладела сердцем моего сына, – она тоже существует в действительности?
Югонна кивнул.
– Именно так. И, полагаю, Цинфелин сейчас разыскивает ее.
– Митра! – простонал граф.
Тем временем Югонна снова провел рукой над зеркалом, и изображение в стекле изменилось: в спальне Цинфелина появился некий человек. Озираясь по сторонам, он начал водить кистью по стене, а затем растирать нечто ладонями. Приглядевшись, Гарлот узнал в этом человеке самого Кернива.
Изумленный, граф уставился на своего советника.
– Как вы объясните это?
– Ложь! – взвизгнул Кернив. – Неужели вы поверили этим негодяям? Они – воры и убийцы, и самое мудрое было бы отправить их на виселицу!
– Я уже сказал, что не сделаю этого, не разобравшись во всех хитросплетениях дела, – ответил граф, повышая голос. – Помните свое место, советник! Вы можете лишь давать мне рекомендации – и многие из них действительно были мудры и к месту, – но не имеете никакого права мне приказывать!
– Я настоятельно рекомендую вашему сиятельству казнить этих двух негодяев, – повторил Кернив.
Он закусил губу и отвернулся.
Второй «Кернив» – тот, что в зеркале, – продолжал повторять одни и те же движения, размазывая колдовскую амальгаму по стене в спальне наследника графства.
Собравшиеся, как завороженные, смотрели то на зеркало, то на самого Кернива. Многих поражал контраст между гордым лицом Кернива «во плоти» и вороватым выражением, которое это лицо вдруг обретало в отражении в колдовском зеркале.
Читать дальше