Джон Толкин - Хранители

– Я мигом! – радостно откликнулся Сэм. – Вещевой-то мешок у меня уже собран. Только вот немного еды прихвачу...

Оттолкнувшись от берега, Фродо сказал:

– Значит, не удалось мне уйти одному. А ведь я, признаться, и рад, что не удалось. Ужасно рад, дорогой ты мой Сэм! Видно, так уж нам суждено судьбой – идти вместе до самого конца. Будем надеяться, что наши спутники сумеют отыскать безопасный путь. Но мы-то едва ли их когда-нибудь встретим.

– Гора с горой, говорят, не сходится, а мы ведь не горы, – возразил ему Сэм.

Два крохотных хоббита плыли на восток.

Фродо усердно работал веслами, но легкую лодку сносило течением. Утесы Скалистого остались позади; рев Оскаленного явственно приближался. Сэм старательно помогал хозяину – и все же медленно, очень медленно пересекали хоббиты могучий Андуин.

В конце концов они добрались до берега у южных склонов лесистого Наслуха. Вынув из лодки вещевые мешки, они оттащили ее от воды и спрятали за большим серым валуном.

А потом, не мешкая, пустились в путь.

На этом кончается история Отряда Хранителей – Первая Летопись Великой Битвы за Кольцо Всевластья.

Хранители расходятся в разные стороны.

Вторая Летопись повествует об их судьбе во время ожесточенной борьбы между двумя могучими крепостями.

Завеса Тьмы разрастается и крепнет.

Третья Летопись рассказывает о походе Главного Хранителя к Ородруину и последней битве его друзей с Темными Силами.

Над Средиземьем занимается утро новой Эпохи.

Еще не научившись читать, всякий ребенок узнаёт, что вначале была сказка, и волшебной сказкой открывается для него волшебный мир художественной литературы, мир животворного вымысла. На первой поре жизни действительность и сказка почти совпадают, по крайней мере, соседствуют и не противоречат, а подтверждают друг друга. Сперва так. Потом нередко наступает отталкивание от вымысла, и «всамделишное» и сказочное резко разграничиваются. Тяга к сказочному, однако, необязательно пропадает: одни продолжают читать сказки — того же Андерсена, например, — и совершенно всерьез сопереживают судьбу маленькой русалочки; другие увлекаются научной фантастикой, порой от сказок трудноотличимой; третьи с успехом совмещают то и другое, и все это, вместе взятое, вовсе не противостоит чтению книг о подлинной жизни, к которой читатели постепенно приобщаются.

Подлинной, сказали мы, но это вовсе не значит жизни без чудес, наоборот! Если мировосприятие подростка не тускнеет и не скучнеет, если он, как на самом деле ему и положено, видит окружающий — и не только окружающий — мир свежим и обостренным взглядом, то он и осознает жизнь как чудо и как обещание чудес.

Положим, к детской наивности и простодушию возврата нет, как и для человечества нет возврата к тому античному времени, искусство которого Карл Маркс считал «нормой и недосягаемым образцом». Но возврата и не нужно: чем больше в человеке настоящей «взрослости», тем ему легче с детьми, тем ему понятнее — на новом уровне — та правда, которую он сам ребенком видел в волшебных сказках. Ведь сказки сочиняют взрослые — и совсем не только для детей, хотя для них, разумеется, в первую очередь.

Распознавать сказочное и фантастическое в действительности, открывать действительность сказки, реальность фантастики — давняя задача литературы. Она осуществляется в разных формах: порой очертания волшебной сказки едваедва различимы за повествованием о реальных людях и реальных обстоятельствах, а иной раз — как, например, у Чарльза Диккенса и Р. — Л. Стивенсона, Германа Мелвилла и Н. Готорна, Бальзака и Гоголя — этот скрытый контур проступает довольно отчетливо. В наше время тайное, древнее родство литературы и сказки сплошь и рядом становится явным, принимает характер нарочитого сближения; и не случайно именно в наше время написана замечательная и. уникальная сказочная эпопея Дж. Р. Р. Толкиена (1892 — 1973), первую летопись которой вы только что дочитали.

И не случайно автор ее — английский писатель. Фантастическая струя всегда была очень сильна в английской литературе, отнюдь не в ущерб ее жизненности и правдивости. Фантастическим, вымышленным путешествием, заведомой «небывальщиной» была «Утопия» (в переводе с греческого — «Нигдения») Томаса Мора, что не помешало ей определить жизненную программу — борьбу за справедливое переустройство общества — многих поколений революционеров. Фантастичны две великие поэмы Джона Мильтона — «Потерянный рай» и «Возвращенный рай»; проникнута сказочной фантастикой последняя драма Шекспира «Буря»; фантастика скрепляет четырехъярусное строение «Путешествии Гулливера» — Джонатана Свифта.