Марина Ефиминюк: Второй шанс

— Что это? — Филипп ловко поймал нож для резки бумаги, стремительно сорвавший со стола и смахнувший на пол добрую часть писем покойного Эмиля.

— Напоминание кое о ком. — Нехотя промычала девочка.

— Я рад, что ты выкинула меня из головы. Самая правильная вещь, которую ты могла сделать.

Парень изогнул губы в кривой улыбке, от которой у Снежаны на одно мгновение замерло сердце, так преобразилось мрачное лицо сводного брата. В нем не осталось ни тени юности, скулы чуть заострились, подбородок стал четче, и неожиданно на щеках проявилась щетина, намека на которую не было прежде. Ясные синие глаза отчегото потемнели, затаив в себе непривычную угрозу. Филипп понастоящему пугал, превращаясь в сильного ведьмака.

От резкого, грубого касания наточенного лезвия девочка перепугано дернулась, кожу закололо, и по руке побежали тонкие струйки темной крови.

— Черт, больно. — Поморщилась она.

— Извини, — хмыкнул Фил, — не хирург, знаешь ли.

Бордовые капли падали на ковер, смешиваясь со старым засохшими следами убийства Эмиля. Кляксы вспыхивали желтоватым пламенем, и затухали. Филипп крепко перехватил запястье девочки, вслушиваясь в тишину дома. Книги, не успевшие убраться на полки, замерли вместе с ним. Даже Снежана затаила дыхание, судорожно сглотнув, она неотрывно следила за ранкой. Кровь от прикосновения пальцев парня тут же прекратила сочиться, и на месте пореза образовывался тонкий аккуратный шрам. Он мгновенно белел, пока не исчез совсем, лишь рука перепачкалась кровью. Она видела такой фокус — его проделывали с рыжей Александрой Посланники…

— Ну, где же ты? — Процедил Филипп, не выпуская руки Снежи и только синее ее сжимая.

Дух не торопился появиться, чтобы вкусить жертвенной крови девственницы.

— Малышка, — парень быстро заглянул девочке в глаза, тут же находя ответ на собственный вопрос в ее воспоминаниях.

— Не обязательно копаться в моей голове! — Буркнула та, вырываясь. — Мог бы и спросить! Я тебя не обманула! Наверное, его просто нет в Гнезде!

— Тогда где он?!

Родители мгновенно узнали гостью, и отчаянно делали вид, что утреннее кофе со звездами кино для них привычнее самого утреннего кофе. Лиза нацепила маску очаровательной милашки, для которой завтрак с людьми в девятиметровой кухне стандартного панельного дома привычнее самого завтрака, который она обычно пропускала (как обед и ужин). Забываясь, она пыталась щелкать пальцами, чтобы заставить ложку размешать крупинки быстрорастворимого кофе в кружке, или же махнуть рукой, чтобы заплести длинные спутанные волосы в косу, и родители, ловившие каждое ее движение, затаив дыхание, удивленно гнули брови. Залив в себя чашку чая, я старательно справлялась с накатывающим после сумасшедшей ночи сном, присутствие актрисы странным образом вселяло необъяснимое спокойствие. Глядя на меня, Лиза непроизвольно зевнула, прикрыв рот обожженной ладошкой. Мама с папой испуганно переглянулись, боясь задавать вопросы.

— У вас руки обожжены. — Пробормотала мамаша.

— Да. — Лиза, сморщившись, посмотрела на красные ладони с некрасивыми белыми пузырями. — Болит.

— Разве Шурочка не говорила, что мы врачи? — Засуетилась мамаша, вскакивая и кидаясь к аптечке.

— Нет. — Актриса покосилась на меня, и в ее зеленых глазах промелькнул испуг.

«Ты хотела бояться, возмущаться и конфузиться? Поздравляю, ты выиграла приз — мои родители обеспечат тебе самые неловкие пятнадцать минут жизни!» — Вложила я в ответную ухмылку.

— А где вы познакомились? — Всетаки полюбопытствовала мамаша, доставая из коробки изпод обуви, призванной быть семейной аптечкой, стрептоцидовый порошок.

— Лиза сестра Филиппа. — Тут же объяснила я и, перехватив изумленный взгляд отца, поправилась: — Сводная.

Она шипела, как настоящая кошка, когда мамаша осторожно посыпала ранки лекарством и накладывала бинты. Лиза разглядывала перевязанные руки, а в ее глазах стояли слезы от жалости самой к себе. Широко зевнув, я сдалась:

— У меня глаза слипаются.

— Да, я бы тоже подремала. — Подхватила актриса, желавшая поскорее убраться с кухни.

Она долго изучала мою маленькую комнатку, присматривалась к портрету Эйнштейна на стене. Здесь творился настоящий бардак — постель была смята, одна подушка валялась на полу. На рабочем столе рядом с монитором в беспорядке лежали тетради и учебники по философии, стояли чашки с засохшими пакетиками заварки на дне.