Елена Грушковская - Перенос

— Ещё сердечного приступа мне не хватало, — сетует он слабым голосом. — Сделайте что-нибудь, доктор, чтобы я встал на ноги… Я должен быть рядом с дочерью, когда она… О господи, да что же это…

— Сейчас вам противопоказано волнение и сильные эмоции, — возражает доктор Жданова. — Они могут спровоцировать новый приступ, возможно, более тяжёлый. Вам нужен полный покой в течение всего этого дня, как минимум. Вам ввели смесь, расширяющую коронарные сосуды и обладающую успокоительным и лёгким снотворным действием. Это то, что вам сейчас нужно.

— Нет, нельзя спать, — стонет Эдик. — Как же Маша, я должен…

— Эдик, я буду с Машей, — говорю я. — Я буду с ней с самого первого момента, когда она откроет глаза. А вы с Ваней навестите её чуть попозже. Ваня, ты побудешь с папой? Видишь, ему от волнения стало нехорошо. Нельзя оставлять его одного.

Ваня кивает.

— Ладно, я побуду.

Я облачаюсь в белую спецодежду, переобуваюсь и покрываю голову шапочкой. Доктор Жданова велит мне также надеть стерильные перчатки и маску.

— Её иммунитет сейчас как у новорожденного, — объясняет она. — То есть, почти никакого. Мы, конечно, вводим основные антитела ещё во «внутриутробный» период, но чтобы этот искусственный иммунитет активизировался, нужно как минимум минут десять. Он «включается» с первыми самостоятельными вдохами и достигает своего максимального уровня только на десятой — двенадцатой минуте. Поэтому в течение первых минут после её пробуждения в новом теле к ней можно прикасаться только в стерильных перчатках, ни в коем случае нельзя целовать и обнимать. Минут через пятнадцать вы можете снять перчатки и маску, и тогда целуйтесь сколько угодно. Вам всё ясно?

— Да, доктор, вполне.

— Кстати, вы уверены, что не хлопнетесь в обморок? Конечно, вы сами испытали пробуждение в новом теле, но видеть это со стороны, да ещё у собственного ребёнка — совсем другое.

— Нет, доктор, всё будет хорошо. Я, конечно, волнуюсь, но это радостное волнение. В прошлый раз я провожала Машу, а сейчас буду встречать. Разница есть, согласитесь.

Доктор Жданова, перед тем как надеть маску, улыбается.

— Ну, смотрите… А то разволнуетесь, упадёте без чувств — Машу напугаете.

— Нет, — повторяю я твёрдо. — Я не какая-нибудь слабонервная.

Доктор Жданова надевает маску и кивает:

— Хорошо, идёмте.

Я тоже надеваю маску и следом за ней вхожу в операционную. Стол под «аркой» пуст, а на столе под пушкой транслятора лежит она — Машенька. Она уже не худая, как скелет, а вполне нормальная, даже чуть пухленькая. Из её рта тянется трубка, слышится ритмичное шипение: ей искусственно вентилируют лёгкие.

— Это пока она сама не задышала, — объясняет доктор Жданова. — Потом мы это уберём. Так, сегодня мы без ассистентов, так что будете помогать, Натэлла. Становитесь у её ног, и по моей команде пощекочете ей ступни. Эллочка, начинаем.

Рядом стоит установка со вставленной в неё ёмкостью с сиреневым желе. Элла быстро стучит по кнопкам, поднимает голову.

— Пуск, — командует доктор Жданова.

— Есть пуск, — отзывается Элла.

Начинается знакомое гудение и жужжание, ёмкость с желе раскручивается, прибавляя обороты, пульсируют полосы сиреневых огоньков сверху и снизу, а из пушки транслятора в середину лба Маши падает голубоватый, очень яркий и тонкий луч.

— Перенос начат.

— Элла, снизь скорость до пяти миллионов… Это ведь ребёнок.

— Снижаю.

Луч становится менее ярким, но по-прежнему непрерывно бьёт в лоб Маши. Не знаю, сколько это продолжается — минуту или две, а может быть, три.

— Внимание, перенос завершается. До завершения осталось десять секунд. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре…

Сиреневое желе вращается в установке всё медленнее, луч бледнеет.

— …три, два, один. Перенос завершён успешно, никаких сбоев и ошибок программой контроля не было обнаружено. Остановка транслятора.

— Так, Элла, ко мне, — негромко и быстро командует доктор Жданова.

Изо рта Маши быстро убирают трубку, надевают кислородную маску.

— Стимуляция дыхательного центра.

— Есть.

— Ещё.

— Есть.

Доктор Жданова приподнимает пальцем веко Маши и светит фонариком.

— Реакция зрачка есть. Энцефалограмма?

— Мозговая активность в норме.

— Пульс, давление?

— Шестьдесят. Давление — сто пять на шестьдесят три.

— Ещё стимуляция дыхания! Машенька, детка, слышишь меня? Дыши, уже можно! Давай, набирай воздуха в грудь.

Я помню это чувство: сознание уже есть, а грудь ещё не дышит, она как будто скована железными обручами. Я знаю, как трудно сделать первый вдох. Я зову: