Светлана Нергина: По закону перелетных птиц

Но на этот раз Лерге было не до обеда. Художник должен быть голодным. Писатель, наверное, тоже.

Она со вздохом подняла с пола перо, окунула в чернильницу и с глухой тоской во взгляде уставилась на свиток.

«С точки зрения основных положений материалистической метамагии теория абсолютной энергоемкости и энергозависимости не имеет права на существование…»

– А вдруг имеет? – внезапно раздалось над плечом.

Лерга резко обернулась и наткнулась на лукавый взгляд Ристании. Когда она вошла? Дверь вроде бы не скрипела…

Женщина между тем ловко цапнула свиток тонкими нервными пальцами и быстро пробежала глазами написанное и зачеркнутое. По мере прочтения изящные дуги бровей вздымались все выше, а губы медленно расползались в улыбке.

– Это черновик! – торопливо попыталась оправдаться Лерга, с опаской косясь на пергамент. Подумала и добавила: – Очень неудачный.

– Да, не то чтобы очень, – дочитав, задумчиво отозвалась Ристания, потирая переносицу и возвращая сочинение на стол. – Просто… Такое ощущение, что ты пишешь умными фразами и не понимаешь сама себя.

Лерга пожала плечами, смутно ощущая, что рациональное зерно в этих словах есть. Она и правда с трудом себе представляла, как можно смотреть на мир и рассуждать «с точки зрения основных положений материалистической метамагии».

– А как вообще можно понимать, что такое теория абсолютной энергоемкости и энергозависимости?! Я им что, мудрец недобитый? – обиженно проворчала она, с чувством разрывая свиток на клочки.

Ристания пожала плечами:

– А ты попробуй переделать эту фразу в другую, со словами попроще.

– И что?

– И получится что-то вроде теории причинно-следственных связей.

– О да, это, конечно, намного понятней! – фыркнула Лерга.

– Конечно, – невозмутимо подтвердила женщина. – Здесь уже можно размышлять о чем угодно, и все кажется верным.

– Почему? – Лерга присела на краешек стола и принялась привычно играть бахромой скатерти, то накручивая нитки на палец, то переплетая их в косички.

– Потому, что причинно-следственные связи – это те нити, из которых соткан гобелен мира, – просто пояснила Ристания. – Это нервная система Вселенной, если можно так выразиться.

– То есть? – озадачилась Лерга. Излишняя образность всегда ставила ее в тупик. Не хватало какой-то струны в голове, чтобы переводить образы в факты.

– То есть у всего, что ни случается на свете, всегда есть своя причина и свое следствие. Нет ничего изолированного, отдельного. Отсюда и двойственность мира: есть правда педагога, заставляющего днем и ночью зубрить заклятия, потому что они потом не раз и не два спасут тебе жизнь. И есть правда дисцития, у которого таких педагогов десяток, и каждый считает свой предмет единственно важным и нужным. И кто прав?

– Мм… Оба.

– Вот именно. – Ристания устало прикрыла глаза и потерла виски, словно человек, у которого сильно болит голова. – Здесь и корень всех разногласий на земле. У каждого есть причина считать себя правым. И при столкновении двух правд побеждает…

– Тот, чья правда вернее?

– Нет. Тот, кто готов ради этой правды идти на край света. И дальше.

Лерга задумчиво нахмурилась, потом тряхнула головой и недоуменно спросила:

– Ну а при чем тут, собственно, причинно-следственные связи?

Ристания открыла глаза, поглядела на нее не то устало, не то с раздражением, но тут же взяла себя в руки и решительно набросила ей на плечи черный замшевый плащ.

– Идем!

– Куда? – Лерга все еще торопливо искала рукава, а женщина уже распахнула дверь и выскользнула в коридор.

– Набирать материал для сочинения.

Ярмарка была в самом разгаре. Продавцы криками зазывали прохожих к своим лоткам, народ толпился, толкался, ругался и изо всех сил старался урвать побольше и подешевле. Самый бросовый товар, разумеется, разошелся с утра, но и сейчас купцам и горожанам еще было где развернуться.

Тут же, между рядов, ходили и скупщики самых разных вещей:

– Тряпье, рванину, худую перину, свалянную подушку, путаную Аксюшку, всякие лохмотья, пьяную Авдотью собираем, покупаем, хозяина ослобоняем! – вопил низенький, горбоватый мужичок, тащивший на плече рваную перину и весь утыканный перьями, как рукодельная подушечка иголками.

– На кой черт ему эти тряпки? – удивленно спросила Лерга, оборачиваясь и выискивая взглядом в толпе Ристанию.

– Боги его знают, – пожала плечами та. – Едва ли для личного пользования. Завтра же здесь впихнет это все какой-нибудь старухе под видом новой шали, подушки и дальше по списку.