Евгений Малинин: Уругумская сталь

– Вотша… – Еще раз прошептал Скал, опуская меч и жадно шаря глазами по повзрослевшему, уже прорезанному ранними морщинами, лицу своего воспитанника, своего… извержонка…

И в этот момент тяжелая секира опустилась на левое плечо старого дружинника, на самое основание шеи, рассекла каленые кольца кольчужного панциря и по обух вошла в тело.

– Не-е-е-т!!! – Взвился над полем битвы дикий предсмертный вопль белоголового изверга… И оборвался.

Узкий, длинный клинок вошел Вотше между пластин доспеха под левую руку, выбросил из седла и уложил на вытоптанную траву рядом с умирающим наставником.

Скал, прежде чем его глаза закрылись, успел еще раз взглянуть на своего воспитанника, еще раз улыбнуться ему, но он уже не услышал, как Вотша тихо, сквозь сочащуюся между губ кровь прошептал:

– Дядя Скал!..

Битва при Оршанских холмах закончилась полным разгромом оборотней. На поле битвы, на склонах холмов осталось чуть меньше трех тысяч многоликих и больше пяти тысяч извергов. В самом конце сражения, когда уже был ясен его исход, сотни три оборотней попытались покинуть поле боя, повернувшись к Миру родовой гранью, или обернувшись птицей, но их безжалостно перебили посеребренными клинками и стрелами с наконечниками из уругумской стали.

А затем армия извергов ворвалась в Лютец…

Трижды посвященных служителей Мира ни в городе, ни в университете не обнаружили, университет сгорел во время грабежа, выгорел и город, в котором уцелел только восточный пригород, превратившийся со временем в небольшую деревеньку, названную Лютецией. С падением университета кончилась и власть многоликих. Уругумская сталь расползлась по Миру, клинок из уругумской стали стал непременным атрибутом костюма любого изверга, а серебряные украшения носила каждая извергиня. Одним из последних был взят и разрушен до основания княжеский замок стольного города Край. Окрестные изверги утверждали, что его обороной руководил сам Вершитель, трижды посвященный Ратмир из стаи восточных волков, но, возможно, это была просто легенда.

Оборотни ушли из этого Мира, хотя… кто его знает. На далеких западных островах еще долго властвовали волшебники, называвшие себя друидами, да и восточные волхвы творили свои странные кровавые обряды на другом краю обитаемого Мира. Но уже в третьем поколении после победы у Оршанских холмов, никто из людей не вспоминал о былом владычестве многоликих…

На левом, крутом берегу медленной, широкой, реки, с которого открывался безграничный простор степного заречья, на широком, плоском, нагретом летним солнцем камне сидел древний старик. Он был худ, высок, чуть сутул, но голову он держал высоко, глаза серо-стального цвета смотрели спокойно и уверенно, а рядом с камнем стоял воткнутый в землю высокий, черного цвета посох, с тремя серебряными лепестками на навершье, который вполне мог послужить оружием.

Левая рука старика бессильно свисала вдоль тела, а в правой он сжимал скатанный в свиток лист пергамента. Вчера вечером ему передал этот свиток обменщик, шедший с караваном на восток и специально свернувший с караванного пути, чтобы отыскать его небольшое, стоявшее на отшибе жилье.

Письмо от старого друга. Письмо, отправленное наугад, в надежде, что человек, которому его доверили, отыщет того, кому оно адресовано. Надежда у посылавшего письмо была невелика, но… Письмо дошло. Старик уже выучил его наизусть, и, все-таки, снова развернул пергамент, чтобы еще раз увидеть эти строки:

«Дорогой мой дружище, я не поверил своим ушам, когда услышал, что ты жив, что в гробнице, которую почитают все изверги Запада, к которой тянутся паломники со всего Мира, никого нет. Когда Гвалт, обменщик, пришедший с Востока, увидев твое изображение в мавзолее, возведенном над твоей гробницей, заявил, что знает изображенного уже в течение двадцати лет, что не далее как шесть месяцев назад разговаривал с ним, я поднял его на смех. Но он поклялся именем Великого Отца, что говорит правду, и я задумался. А когда он рассказал мне о своих встречах, своих разговорах с тобой, я понял, что он говорит правду! Я понял, что Сафат все эти годы водил нас всех за нос, рассказывая о твоей гибели, и о том, как он лично похоронил тебя на берегу Сеньи. Ведь это он затеял строить над твоей гробницей мавзолей! Если бы он был жив, когда я узнал об этом обмане, ему точно не поздоровилось бы!

Правда, не он один говорил, что тебя убили. Многие видели, как тебя ранили в бою, и как ты с лошади свалился. Да и с поля боя тебя не один Сафат выносил.