Алексей Чернов - Темный рыцарь Алкмаара

— Дернар! — воскликнул он, бесстрашно бросаясь внутрь — туда, где слабо попыхивало в пасти дракона желтое пламя, а в огромных желтых глазах с вертикальными зрачками отразился блеск золота.

— Вот на нем и полетишь, — сказал отец Лимерий, усмехаясь в бороду. — Думаю, эта летучая тварь опередит армию Мортис. Драконы нежити ей не страшны — мертвые драконы только ползают, а не летают.

Ренард обнял огромную, покрытую роговыми пластинами башку дракона.

— Я знал, что мы вновь свидимся, — прошептал следопыт.

Дракон тихонько пыхнул дымом в ответ.

Ренард закашлялся.

— Вот видишь, все получилось, — улыбнулся священник.

— Но едва не сорвалось… Идразель, проклятый, чуть не убил нас всех…

— Идразель… — священник нахмурился. — Он догадался о послании?

— О пергаментах в юбке монахини? Не думаю. Во всяком случае, под юбку он к ней не лез. Просто мы оказались у него на пути.

— Идразель ничего не делает просто так…

— Ты знаешь его?

— Когда-то его звали иначе — Ил'Лаан …

— И он был эльфом, как утверждал? — изумился Ренард. Он-то думал, что россказни Идразеля — вранье с первого до последнего слова. Оказывается, даже проклятые не всегда врут.

— Наполовину, — сказал отец Лимерий. — И эта половинчатость мучила его больше всего.

Много лет назад мать Ил'Лаан влюбилась в эльфа — обычное дело среди людей. И эльфы, случается, берут девушек из имперских земель в жены — если те достаточно красивы по эльфийским меркам. Правда, брак этот непрочен: люди стареют, а эльфы веками остаются молодыми.

Во внешности девушки, в овале лица, в разрезе глаз было нечто эльфийское. Так что эльф — хотелось бы написать юный, но нет, ему было уже две сотни лет, увидев красавицу из приграничного замка, тоже влюбился в нее и увез за горную гряду Фальген Хейм в вечно растущий древний лес.

Они были счастливы в том лесу — но лишь до тех пор, пока были вместе — эльфы не признавали за равную девчонку из имперских владений, пусть в ее жилах и текла благородная кровь. Прошло десять лет — для эльфа как один год, и женщина (уже не столь юная как прежде) родила ему сына, которого нарекли Ил'Лаан. Полукровка, так же, как и его мать, не был принят эльфийским миром, а на его отца уже стали коситься другие эльфы. А жена все старела, уже возле глаз появились морщины, утратила прежнюю стройность фигура, и с каждым годом все больше седины серебрилось в ее волосах. Наступил день, когда по-прежнему юный эльф отвернулся от поблекшей возлюбленной и нашел новую любовь в объятиях своей соплеменницы. Отвергнутая женщина взяла десятилетнего мальчика за руку и пешком ушла из Центрального леса. Долог был их путь и опасен, они едва не погибли на перевалах Фальген Хейма, но спаслись и, наконец, явились домой в грязных лохмотьях, покрытые пылью. Родовым замком владел уже дядя Ил'Лаана, и новый сеньор даже не открыл ворота перед младшей сестрой и ее сыном, лишь крикнул с башни: «Не нужны нам бастарды и шлюхи — ступайте, откуда пришли, — в лес к эльфам, в болота к оркам, что вам больше по нраву, опозоренная сестра мне не нужна».

Напрасно молила женщина принять в замок хотя бы мальчика — ворота так и не открылись. Ночь провели они в сожженной лачуге недалеко от замка, а наутро вновь отправились в путь. Выбиваясь из сил, мать и сын дотащились пешком до Альмарейна.

Ил'Лаан попробовал поступить в оруженосцы к какому-нибудь рыцарю, но его отвергли как худородного, писец при монастыре отказался внести его в списки сквайров, и даже, несомненно, знатное происхождение матери не смогло тут ничем помочь полукровке. А что он полукровка — было видно с первого взгляда: слишком узкое лицо, острые уши, шелковистые волосы — все в нем было изящной эльфийской породы, ничто не намекало на его связь с человеческим родом. Жить было не на что, мать стала работать прачкой, Ил'Лаан устроился в таверну помогать на кухне. В первый же день хозяйский сынок обварил ему жирным супом руку, кисть покрылась волдырями, распухла и поваренка-полукровку выгнали. Он пристроился на конюшне, чистил и скреб скакунов благородных рыцарей, его рука загноилась от грязи, в ней завелись черви. Полуэльфа вновь выгнали — чтобы зараза не перекинулась на породистых лошадей.

Он стал просить милостыню, выставляя напоказ изувеченную руку, жалостливые горожанки кидали ему медяки. Его не пускали в таверну — он ночевал на улице. Он дрался с безногим крестьянином за право выпрашивать мелочь на углу базарной площади, его били стражники и уличные девки. Он бы давно умер, если бы был человеком, но древняя кровь в его жилах постепенно одолевала болезнь, и рана на руке заживала, зато росла ненависть в сердце. Он, с младенчества почитавший себя чуть ли не принцем, стал отверженным в землях людей. Как он их возненавидел! До самого дна души. Возненавидел мать за то, что она притащила его в Альмарейн. Дядю, который не пустил их на порог родного дома, хозяина таверны и его сынка; монаха, не внесшего имя Ил'Лаана в списки. Все они могли помочь — могли, но не захотели, и с каждой прожитой в унижениях и боли минутой ненависть разрасталась и затмевала весь мир. Даже небо становилось черным в ясный день, когда Ил'Лаан вспоминал о своих гонителях, а вспоминал он их постоянно.