Баркер Клайв - Пятый доминион

- С тобой что-то не в порядке?

- Нет, Она просто залезла мне в голову. Почему это, интересно, всякая тварь стремится забраться мне в мозги?

- Наверное, вид очень красивый, - заметил Тэй, усмехнувшись губами своего любовника.

- Она только хотела узнать, чисты ли твои помыслы, дитя мое, - сказала Целестина.

- Чисты? - переспросил Миляга, наградив мать яростным взглядом. - Какое у Нее вообще право меня судить?

- То, что ты назвал поручением своего Отца, на самом деле касается каждой населяющей Имаджику души.

Она еще не подобрала с пола свою скромность, и, когда она приблизилась, он отвел взгляд в сторону.

- Прикройся, мама, - сказал он. - Ради Бога, прикройся.

Потом он повернулся и направился в холл, крича вслед непрошенной гостье:

- Где бы ты ни спряталась, я вышвырну тебя из этого дома! Клем, посмотри внизу, а я пойду наверх.

Он взлетел вверх по лестнице. При мысли о том, что этот Дух мог вторгнуться в Комнату Медитации, ярость его вспыхнула с новой силой. Дверь комнаты была открыта. Отдохни Немного, съежившись, сидел в уголке.

- Где Она? - грозно спросил Миляга. - Она здесь?

- Кто она?

Миляга ничего не ответил и принялся, словно пленник, расхаживать от стены к стене, ударяя по ним ладонями. Однако за кирпичной кладкой не слышалось журчания воды, а в воздухе не чувствовалось и следа водяной пыли. Убедившись, что посетительнице не удалось осквернить комнату, он направился к двери.

- Если здесь пойдет дождь, - сказал он Отдохни Немного, - немедленно бей тревогу.

- Слушаюсь, Освободитель.

Миляга захлопнул дверь и приступил к обыску остальных комнат. Убедившись, что они пусты, он поднялся еще на один пролет и прошелся по комнатам третьего этажа. Воздух был сухим, как в пустыне. Однако, двинувшись вниз по лестнице, он услышал доносящийся с улицы смех. Это был Понедельник, хотя Миляге никогда не приходилось слышать из его уст такой легкий и нежный смех. Заподозрив неладное, он устремился вниз и, столкнувшись у подножия лестницы с Клемом, который сообщил ему, что все нижние комнаты пусты, ринулся через холл к парадной двери.

Когда Миляга в последний раз переступал порог, Понедельник был поглощен своими мелками. Весь тротуар вокруг крыльца был покрыт его рисунками. Но на этот раз это были не копии портретов журнальных красоток, а утонченные абстракции. Перелившись через бордюр, они заполняли часть размягченного солнцем асфальта. Однако теперь художник, оставив свою работу, стоял посреди улицы. Миляга мгновенно понял, что означала его поза: голова запрокинута назад, глаза закрыты...

- Понедельник!

Но паренек ничего не услышал. Он продолжал купаться в изливающемся на него потоке; вода струилась по его коротко остриженной голове, словно нежные пальцы. Он, возможно, так и стоял бы, пока не захлебнулся, но приближение Миляги прогнало Богиню прочь. В одно мгновение дождь исчез, и Понедельник открыл глаза. Он покосился на небо, и смех его осекся.

- Куда ушел дождь? - спросил он.

- Не было никакого дождя.

- А это ты как назовешь, Босс? - спросил Понедельник, протягивая ему руки, с которых стекали последние струйки воды.

- Поверь мне, это был не дождь.

- Как ни назови, мне это нравилось, - сказал Понедельник. Стащив с себя влажную футболку, он вытер ею лицо. - Все в порядке, Босс?

Миляга оглядывал улицу в поисках какого-нибудь знака присутствия Богини.

- Все будет хорошо, - сказал он. - А ты снова берись за работу, ладно? Ты еще не разрисовал дверь.

- Что мне на ней нарисовать?

- Ты художник, тебе и решать, - рассеянно ответил Миляга, внимание которого привлек вид улицы. Только сейчас он заметил, сколько духов скопилось вокруг. Они уже не только стояли на тротуарах, но и парили среди поникшей листвы, словно повешенные, или бродили по карнизам. Он подумал, что они, должно быть, настроены вполне дружественно, ибо у них есть серьезная причина желать успеха его предприятию. Полгода назад, в ту самую ночь, когда они с Паем отправились в путешествие, мистиф рассказал Миляге о той боли, от которой страдают духи всех пяти Доминионов.

- Все духи несчастны, - говорил Пай. - Они толпятся у дверей в ожидании освобождения, но идти им некуда.

Но не зашла ли тогда речь и о надежде на то, что в конце предстоящего им путешествия скорбь мертвецов будет исцелена? Еще тогда Пай знал о том, что это за исцеление; как ему, должно быть, хотелось назвать Милягу Примирителем и сказать ему, что где-то в голове у него скрывается ум, способный распахнуть двери, у которых томятся мертвые души, и впустить их на Небеса.