Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе

— Я хотела бы тебе верить. Но не могу.

— Послушай сердце. Оно тебя не обманет.

Она не отводила взгляд.

Минута.

Другая.

— Что ж, как скажешь.

Повернулась и побежала во мрак.

— Таша, нет, СТОЙ!

Он рванул следом, выскочил из библиотеки, и сотня коридоров и сотня анфилад разбили его крик сотней отзвуков — но её уже не было видно.

Таша бежала вниз, вниз, вниз, босиком по холодным камням, перескакивая через ступени сквозной винтовой лестницы. Бежала так быстро, словно убегая от самой себя — так быстро, что встречный ветер сушил жгучие слёзы на её щеках.

Он мягко, как кошачьей лапкой опустил зеркальце на стол. Поднялся, шелестнув шёлком. Оставляя за спиной извивающиеся отблески огня, направился вглубь комнаты.

— Значит, пора, хозяин?

— Да, Альдрем, — он опустился на жёсткую кушетку. — Пора. Маски сброшены.

— Итог подведётся этой ночью?

— Промежуточный, — он откинул голову на подушку. — Но тем не менее.

— Значит, вот и всё… — Альдрем, казалось, никак не мог поверить своим словам. С усилием скривил губы в улыбке. — Надеюсь, мы будем праздновать полное торжество…

— Полное торжество выпадает крайне редко. Торжество, знаешь ли, часто ходит рука об руку с моральным поражением, — он чуть улыбнулся. — Младшенький меня не подвёл: только благодаря ему моя девочка жива, цела и невредима… впрочем, в нём я всегда уверен, как в самом себе.

— Но вот её душевный настрой уже целиком и полностью ваша заслуга.

— Что верно, то верно. И он то, что надо.

Он потянулся в предвкушении. Даже, пожалуй, в довольстве.

Игра на нервах требует очень большого мастерства. И когда подходят решающие ходы — настроены нервные струны должны быть очень точно.

Что ж, пока тончайшая стройная схема не дала ни единого сбоя. Люди… они так… предсказуемы. И братишку он знает гораздо, гораздо лучше, чем тот думает. Он действительно уверен в нём, как в самом себе — потому что за его ещё не принятые решения может поручиться, как за свои собственные. Точно зная, как и когда они будут приняты.

Младшенький всегда мечтал о стратегическом и логическом мышлении. Его всегда восхищала способность выстраивать грандиозные алгоритмы и невероятные последовательности, чистые, ясные, бесстрастные, как ледяной хрусталь. И дающие сбои один раз на миллион.

Но этот один раз всегда выпадает так невовремя…

— Пожелай мне удачи, Альдрем. Мне предстоит ответственное мероприятие.

Остаётся только надеяться, что сегодня его день. Или хотя бы не их.

— Удачи, хозяин.

Он скрестил руки на груди и закрыл глаза.

Пришла пора отправиться в далёкие края.

И проснуться.

Маски сброшены

"Алексас, вы немедленно собираетесь и отправляетесь вниз с нашими сумками. Да, только с моей и с вашей. Выведете лошадей за ворота и будете ждать меня там. Да, может быть, мы уедем. Сейчас. Вдвоём. Я поговорю с нашим провожатым, не беспокойтесь… От его слов и будет зависеть, уедем мы или нет. Вам что-то неясно?"

Слова собственного приказа эхом звучали в её сознании, когда Таша стремглав вылетела из ворот.

— Вперёд! — крикнула она, почти с разбега вспрыгнув на Звёздочку. Лошадка, тоскливо стригнув воздух ушами, пустилась по обвивавшей холм дороге, Серогривка уныло последовал за ней.

— Быстрее!

— Таша-лэн, вы уверены, что…

— Нам двоим… троим… ничего не грозит. Ничего, — голос её дрожал, на щеках мерцали в отблесках фейерверков влажные перламутровые дорожки. — Мне… мне так сказали.

Ей не нужно было смотреть на Алексаса: она спиной чувствовала его до сих пор непонимающий взгляд.

Ещё бы самой понять, почему она так в этом уверена…

— А святой отец без лошади…

— Это ваша с братом лошадь. Не его. Ничего, позаимствует у кого-нибудь: кому-кому, а ему с радостью и последнюю рубаху отдадут. Ты не понимаешь, что я говорю? Быстрее!!

Последнее было выкрикнуто по обращению к Звёздочке. Наконец осознав, что хозяйка настроена на редкость серьёзно, лошадь испуганно перешла на иноходь, мышастый жеребец — на галоп, уже привычно оставаясь на полкорпуса позади.

Таша сидела, стиснув поводья до боли в ладонях, неестественно прямо, закрыв глаза, в кровь кусая губы. Если бы боль физическая хоть как-то заглушила невыносимую, жуткую, ноющую боль где-то в груди…

Хотелось бы кричать, кричать до боли в горле, до плевка кровью, хотелось бы ломать и крушить всё, что виделось — как там, на крыше, так и сейчас — не меньше. Но оставалось лишь бежать, снова бежать: неважно, куда, главное, от кого. Только бы не видеть это лицо, эти светлые глаза, эту ненавистную улыбку… забыть. Забыть, забыть… Только бы не видеть его так ясно, будто он стоит перед тобой, только бы исчезла боль, будто в сердце всадили нож…