Джудит Тарр: Аламут

— О повелитель Иерусалима, этот человек сказал тебе, что он пришел ничем не обремененный, свободный от всех долгов и обязательств. Я утверждаю, что это не так.

Руки Айдана высвободились из ладоней короля. Он повернулся, но медленно.

Ее покрывала были зелеными. Они скрывали все, кроме одной белой руки.

— Ты планировала это с самого начала? — спросил он ее.

Она не обратила на него внимания.

— Он в долгу передо мной, повелитель, который он может выплатить прежде, чем ты примешь его присягу.

— Я уплатил его, — возразил Айдан, — по всем пунктам. Будь ты проклята , — выругался он так, как могла услышать только она. Будь ты проклята за то, что поступила так со мной .

Его как будто не было здесь вовсе. Она поднялась на колени и обратилась к королю:

— Повелитель, ты выслушаешь меня?

Балдуин бросил взгляд на Айдана. Айдан неотрывно смотрел на Марджану.

— Я выслушаю вас, — ответил король.

Она склонила голову.

— Ты милостив, повелитель, к той, что была рабыней. Я зовусь Марджана; я служила владыкам Аламута, а после них повелителю Масиафа.

Ранее двор ее присутствие забавляло. Но теперь внимание стало яростным. Айдан напрягся. Нет, Бог ему помоги, не ради себя. Могла ли даже Марджана ускользнуть, если бы на нее ополчился весь Высокий Двор?

Она вообще не сознавала ничего вокруг.

— Я была Рабыней Аламута, — сказала она. — Теперь я свободна, и отчасти обязана этим сему рыцарю. Мы заключили сделку. Я привела его к моему господину и защитила его, и завоевала для него все, к чему он стремился, и вместе с этим мою свободу.

— А принц? — спросил король. — Могу ли я спросить, что он дал взамен?

— Нет, — сказал Айдан.

— Да, — сказала Марджана, — повелитель. Я всего лишь невежественная сарацинка, но я знаю кое-что о твоих рыцарях. Их честь; их верность; их отвага на поле битвы. Их искусство любви.

Щеки Айдана пылали. Благодарение Богу, что он оставил бороду: она скрывала большую часть румянца.

Она видела. Он чувствовал ее насмешку.

— Я думала, — сказала она, — что я смогу найти для себя рыцаря, который воздаст мне честь и будет служить мне со всем смирением. И — вот! — Аллах послал мне не просто рыцаря, но цвет рыцарства, истиннорожденного принца, луну среди звезд небосвода. Я признаю, что уловила его в сети. Я похитила его, не ради своего господина, но ради себя.

— И все же, несомненно, служа своему господину, — заметил Балдуин.

Было несколько жутко быть зажатым между ними: ифрита, закрывающая лицо, и закрывающий лицо король, голоса без лиц, маски вокруг сверкания глаз. Марджана отвечала твердо, чуть склонив голову под покрывалом:

— К тому часу он уже не был моим господином, только по имени. Я раскаялась, что дала свою клятву тому, кто держал ее. Но мой рыцарь не поверил бы и не простил бы меня ради одних только слов. Я решила доказать ему. Я обещала позволить ему отомстить моему господину, но за плату.

— Было ли это по чести, требовать платы?

— Это было необходимо, — возразила она. — Видишь, я любила его. Я полюбила его с тех пор, как впервые увидела его. Он не позволял себе полюбить меня. Я поняла, что он не полюбит меня, если я не свяжу его обязательством.

— Поэтому ты заключила сделку.

— Поэтому я заключила сделку. Он получает отмщение. Я получаю его.

— Пока я не удовлетворю тебя, — возразил Айдан. — И не дольше.

— И не короче, — отозвалась она.

Никто не засмеялся, даже не улыбнулся. Никто не осмелился.

— Я дал тебе то, что должен был дать, — сказал Айдан. — Я получил свободу, которой добивался. Я ничего тебе не должен.

— Ты никогда не спрашивал меня, так ли это.

Он сглотнул всухую. Его голос был трудным и хриплым.

— У меня были причины поверить, что это так.

Она покачала головой.

— Ты никогда не слушал, не так ли? Или не думал. Или не делал ничего, только бежал и молился, чтобы я не последовала за тобой.

— Ты называешь меня трусом?

— Нет, — ответила она. Просто, как отвечала всегда. В ней совсем не было притворства. — Я называю тебя бездумным. Упрямым. Быть может, жестоким. Мужчина может быть жестоким, когда угрожают его самолюбию.

Айдан глубоко вздохнул, чтобы успокоиться и заставил себя говорить без дрожи:

— Госпожа моя, частью нашей сделки была моя свобода. От тебя, как и от твоего господина. Разве ты забыла?

— Жестокий, — сказала она, словно сама себе.

— А разве ты менее жестока? Явиться ко мне сейчас, опозорить меня перед всем рыцарством страны — ты довольна? Позволишь ли ты мне уйти?