Лорел Гамильтон - Пуля

- Я люблю тебя, — прошептал он.

- Я тоже тебя люблю, — проговорила я.

Мика взял меня за руку, но я отрицательно покачала головой и поднялась на ноги.

— Останься с Натаниэлем, — попросила я.

- Он не оставил тебе выбора, — сказал Мика.

Я кивнула.

— Я знаю.

Затем я направилась в прихожую. Я просто шла вперед. У меня проскользнула смутная мысль, что мне нужно еще раз помыться. Я шла. Джейсон был в коридоре с Джей-Джей. Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Джейсон попытался отвести ее в спальню, подальше от всей этой крови и смерти.

Я шла, пока не добралась до одной из новых душевых, которые достроил Жан-Клод, когда мы осознали, как много людей живет в подземельях цирка. Это была большая открытая душевая, как в тренажерном зале. Я повернула кран на ближайшем душе и шагнула под него. Я не сняла одежду, это казалось мне неправильным. Я просто налила мыло из дозатора и смыла кровь Натаниэля с рук. Отмыла от крови Хейвена свои волосы и лицо. Кровь Ноэля пропитала мои джинсы от колена и ниже, и мою обувь. Я не могла от нее избавиться. Я сняла кроссовки и швырнула их через всю комнату. Затем сняла брюки и попыталась отмыть колени.

- Анита… Анита…

Я усердно отчищала свои джинсы.

— Не выходит… Я не могу смыть кровь.

- Анита! — Ричард схватил меня за руки, развернул меня лицом к себе, и вода, которая лилась сверху, облила его грудь. Он был высоким, и вода не намочила его выше. Его карие глаза были наполнены жалостью, грустью и еще чем-то, что я не могла разобрать.

Я протянула ему джинсы.

— Я не могу отмыть кровь.

Он взял джинсы из моих рук.

— Ничего страшного, — сказал он.

Я отрицательно покачала головой.

— Это не так.

Он привлек меня к себе, так что вода текла по моей спине.

— Да, это не так. Мне очень жаль, Анита. Мне очень жаль.

Я напряглась в его объятиях, но он просто крепко держал меня, и постепенно мои руки разжались, и я обняла его за талию. Я спрятала лицо в мокрой футболке на его мускулистой груди. Я была как раз такого роста, чтобы прижаться ухом к его груди. Я держалась за него, прислушиваясь к глухим, сильным ударам его сердца.

Он гладил мои волосы, шепча: "Я здесь, я с тобой. Мне очень жаль… но я здесь".

Я успела сказать: "Я рада, что ты здесь", прежде, чем разрыдаться. Я плакала, пока мои ноги не подкосились, и тогда он поймал меня. Он поднял меня на руки, прижимая к себе, приблизив свое лицо к моему, и шептал: "Я здесь, я здесь". Иногда это все, что можно сказать. Иногда это единственное утешение, которое вы можете предложить, и единственное, которое можете ожидать.

Я сидела на краю кровати Жан-Клода. Даже после того, как целый год я бывала здесь почти каждый день, я до сих пор не думала о ней, как о нашей кровати. Я завернулась в мягкое синее одеяло, потому что мои волосы снова были мокрыми, а все мои халаты — шелковыми. Жан-Клод стоял позади меня на коленях, в черном бархатном халате с меховыми лацканами, такими же черными, как и остальной наряд. Обычно мне очень нравилось, когда он надевал этот халат, но сегодня мне было все равно. Он сушил мои волосы с помощью большой, зубчатой насадки фена. Обычно я позволяла моим волосам высохнуть естественным образом, но я вся дрожала, и он попросил разрешения высушить их феном. Я не возражала. Мне было все равно. Самым лучшим в фене, помимо тепла, было то, что он гудел так громко, что никто не мог приставать ко мне с разговорами. Значение разговоров слишком переоценивают.

Жан-Клод взял другую прядь моих кудрей и приложил к ней фен. Я сидела, а горячий воздух овевал кожу головы, играл с моими волосами. Жан-Клод втер в них какой-то оставшийся у него кондиционер, осторожно, так чтобы фен не пересушил мои волосы. Предварительно он спросил у меня разрешения, и мой ответ был таким же, как и весь последний час: "Хорошо".

На вопрос: "Ты в порядке?", я автоматически отвечала: "Я в порядке". Если это и была ложь, правды я все равно пока не знала. Я была в порядке.

Он выключил фен и положил его на кровать рядом с собой. Собрал в пучок мои локоны в своих руках, сооружая такую прическу, которая ему нравилась. Я просто сидела, изредка моргая. Меня меньше всего беспокоило то, как выглядят мои волосы.

Я услышала звук открываемой двери. Я не обернулась. Это не казалось мне таким уж важным. Затем я почувствовала запах кофе. Мой пульс немного ускорился, я пошевелилась и вдруг поняла, насколько я горбилась. Я заставила себя сесть ровнее, расправила плечи, выровняла спину. Я не должна была съеживаться, как побитая собака; то, что часть меня ощущала себя именно таким образом, меня не трогало. Я чувствовала себя побитой, но я не могла позволить себе так выглядеть.