Елена Грушковская - Свет на шестом этаже

Татьяна смутилась.

— Ничего не нужно, спасибо.

Игорь впервые нахмурился.

— Танюша, я, конечно, не смогу поразить ваше воображение своим богатством, но кое-что мы с вами можем себе позволить — по случаю нашей встречи. Разрешите мне вас немножко побаловать сегодня.

И он купил сразу всё — и мороженое, и шоколадку, и йогурт. Мороженое Татьяна распечатала сразу. "Что я делаю?" — думала она, идя за Игорем через тёмный двор, неуклюже наступая во все лужи и собирая на свои ботинки всю грязь. Они шли на свет его окна на шестом этаже, и Игорь сказал:

— Скользко, Танюша. Осторожно.

До чего забавно и мило он выговаривает "Р", подумалось Татьяне. Когда они поднимались на высокое крыльцо, Татьяна про себя подумала, что входит в этот дом — дом с дурной славой, которым её ещё в детстве пугала бабушка, гуляя с ней во дворе.

— Придётся подниматься пешком, — предупредил Игорь. — Лифт давно не работает.

Но он забыл предупредить её о том, что на лестнице будет царить душный мрак, а также о том, что на каждом шагу им будут встречаться тёмные фигуры каких-то подозрительных типов, и что их подъём будет сопровождаться хихиканьем неизвестных личностей, прячущихся в тёмных углах.

— Не бойтесь, — сказал Игорь. — Главное — пройти быстро. Они иногда могут щекотать.

— Ужас, — прошептала впечатлительная Татьяна.

— Не бойтесь, — повторил Игорь. — В основном они вполне безобидные существа, только вот путаются под ногами.

— Добрый вечер, юная леди, — гулко раздалось где-то совсем близко, почти за плечом Татьяны.

Она испуганно вздрогнула и непроизвольно схватила Игоря за куртку. Он тихонько засмеялся и сказал:

— Не волнуйтесь, я не дам вас в обиду.

Комната Игоря была обставлена в аскетичном стиле: раскладной диван, тумбочка и торшер, а из бытовой техники — только старый холодильник "Бирюса". Да ещё в одном углу стояла выкрашенная в бледно-зелёный цвет деревянная табуретка, а в другом — чёрная железная вешалка. Освещена комната была только той самой лампой-маяком на окне.

— Добро пожаловать в моё скромное жилище, — сказал Игорь, ставя пакеты с продуктами на потрескавшийся линолеум. — Не есть дворец, но я зову сие домом.

Он принял у Татьяны плащ с фуражкой и повесил их на вешалку.

— Не разувайтесь, — сказал он. — Пол не очень чистый. Присаживайтесь, где вам удобно.

Татьяна улыбнулась, решив, что это шутка: присесть здесь было не на что, кроме дивана и табуретки. Выбор был невелик, и она села на бледно-розовое, местами прохудившееся диванное покрывало. Игорь снял куртку и шапочку, оставшись в голубых джинсах и сером свитере. С грохотом он извлёк из-под дивана тазик.

— Сейчас принесу вам воды, помыть руки, — пояснил он. — Горячей воды опять нет, налью на кухне из большой кастрюли. — Он улыбнулся. — Не удивляйтесь. Можно было бы, конечно, проводить вас в туалет, но там постоянно околачиваются разные беспокойные личности… Как бы они вас не напугали. Посидите здесь, я сейчас.

И он вышел с тазиком в руках. Татьяна стала осматриваться. Подойдя к окну, девушка увидела на подоконнике бинокль — тот самый, в который Игорь смотрел на неё. Взяв его, она навела окуляры на свой дом, который отсюда был виден, как на ладони. Вот её балкон, а в комнате мерцает тусклый свет: отец всё так же смотрит телевизор. Татьяна вдруг подумала: по-хорошему надо было бы предупредить его. Но на мобильном уже давно не было денег, а имелся ли здесь какой-нибудь телефон, она не знала.

Вернулся Игорь — с тазиком горячей воды, мылом и полотенцем.

— Вот, пожалуйста. Полотенце потом нужно будет вернуть: я его у соседки одолжил. — Он смущённо улыбнулся. — Извините, Таня, в моём холостяцком хозяйстве кончился запас чистых полотенец.

Татьяна взяла в руки дешёвое зелёное мыло. Игорь тоже закатал рукава:

— Если позволите, я к вам присоединюсь. Раз уж принёс…

Она опустила озябшие руки в горячую воду. Только сейчас она поняла, что пришла без перчаток. А вышла ли она из дома без них или где-то их потеряла — этого Татьяна уже не помнила. Повертев в ладонях скользкое мыло, она передала его Игорю, ополоснула руки и вытерла о полотенце. Он сделал то же самое и унёс тазик, а Татьяна продолжала осматриваться. Ей почему-то пришло в голову, что в такой суровой обстановке мог бы жить какой-нибудь библейский аскет, если бы каким-то невероятным образом переместился в наше время. В комнате не было ничего, что могло бы хоть что-нибудь поведать о занятиях и привычках хозяина: только пустые стены с отставшими кое-где обоями да ложе, на котором он спал — то есть, диван, на котором Татьяна сейчас сидела.