Мне снится страх, и, просыпаясь холодном поту, я еще не сразу понимаю, что сон, а что — нет. Не сразу понимаю, почему так страшно.
Я слышу его дыхание — не рядом, но все равно где-то в комнате. В душе смешанные чувства, но ужасно хочется ненавидеть его. Но не могу — что-то мешает, что-то ломается.
Сразу же становится холодно, и я натягиваю пахнущее сыростью одеяло по самые уши.
— До Чикаго всего триста миль, — как ни в чем не бывало говорит Ким. И я верю, почти верю, что и вправду ничего не произошло. — Вставай, соня.
Такое чувство, что я заблудилась во времени. Зашла в этот бесконечный лабиринт без входа и выхода и не могу выбраться. Кажется, вот я снова у себя в квартире на четвертом этаже, вот снова я слышу назойливый писк пейджера и понимаю, что Ким собирается прийти. Снова и снова он говорит мне о том, что украли мое досье, снова и снова бессовестно лжет.
Он запихивает мне в ладони что-то мягкое и податливое. Сэндвич, догадываюсь я и тут же принимаюсь жевать. Такое чувство, будто я не ела целую вечность. Рядом со мной опускается еще какой-то предмет, жесткий, холодный. Фляжка.
И Ким садится рядом со мной. Пьет — я слышу, чувствую.
Я гадаю.
— Ким, что вчера было? — набравшись храбрости, спрашиваю я.
— Осень, — пожимает плечами он, и я внезапно понимаю, что он прав.
За окном и вправду осень — я ощущаю это каждой клеточкой своего тела. Пахнет гниющей листвой и вчерашними хот-догами. Еще рядом пахнет Кимом. Как-то по-особенному пахнет.
— Посмотри на это по-другому, Кесси. — Он осторожно толкает меня в спину, наверное, по направлению к машине. — Это просто забавное приключение, необычный сон. Называй, как хочешь. Тебе ведь снятся сны?
— А тебе, Ким? — неожиданно для самой себя переспрашиваю я. — Тебе снятся?
— Мне хватает реальности, — как-то слишком серьезно шепчет он.
…
Он говорит, что у меня красивые глаза. А я не знаю, не могу узнать. И, наверное, никогда уже не узнаю.
Машина снова наполняется звуками классики. Такое смутное чувство, что это Шопен. И мне хочется танцевать, зажмурить глаза, чтобы не видеть даже темноту, и танцевать. Кружиться вместе с листьями в их осеннем вальсе.
С трудом мне удается найти ремень безопасности. Пристегиваюсь. Потому что Ким едет слишком быстро — чувствую.
Мне уже все равно, куда мы едем. Плевать, что со мной будет через час, через минуту. Мне все равно, потому что единственному человеку, которому я доверяла, оказывается, нельзя доверять.
И все же я почему-то вспоминаю, как тогда, пять лет назад, он спас мне жизнь. Я тогда еще не знала, что Ким — это Ким, что потом он станет моим единственным другом.
Я жалею только о том, что перестала видеть именно тогда, когда его руки впервые подняли мое тело. Я была почти мертвая, напрочь разбитая. А потом я стала еще и слепой.
Когда меня выписали из больницы, я привела Кима в офис. О таких местах людям нельзя знать по определению. Мы, конечно, говорим просто "офис", но подразумеваем под ним нечто другое. И Начальнику, как ни странно, Ким понравился.
А я вскоре ушла. Какой от тебя прок, если ты ничего не видишь?
Я выныриваю из воспоминаний: кто-то дергает меня за плечо.
— Ты думаешь, я и вправду бы так сделал? — спрашивает Ким, и я делаю вид, что не могу понять, о чем он говорит.
— Что сделал? — отвечаю со всей злостью, но опять не выходит. Я отвратительная актриса.
— Думаешь, я выдал бы им тебя?
Я молчу. В этот раз я просто не хочу лгать.
3. "Он говорил, что убьет меня, если я сделаю хотя бы один шаг. Я не поверила. Он выстрелил"
Он говорил мне, чтобы я стояла на месте, не дергалась. Просто не шевелилась.
Он говорил мне, чтобы я не пыталась его обмануть.
Говорил, что убьет меня, если я сделаю хотя бы один шаг. Я не поверила. Он выстрелил.
И его ужасное морщинистое лицо, покрытое омерзительными оспами, было последнее, что я увидела в своей жизни.
Ким тоже говорит, что мне не надо лезть не в свое дело. И я снова не верю.
…
Теперь я понимаю, почему слепым так тяжело в больших городах. Слишком много шума.
И самое страшное, что я слышу все: слышу, как еще только начавшие свой день клубы сотрясаются от грубой музыки как при сильнейшем землетрясении; слышу каждое слово, произнесенное в пределах моей слышимости; слышу бесконечные клаксоны автомобилей… Единственное, что успокаивает: среди всей этой какофонии я по-прежнему слышу его тяжелое дыхание.
— Ким?.. — окликаю. Но он не отвечает. — Ким?
Читать дальше