Лин Картер - Небесные пираты Каллисто

Панчан приближался ко мне, в глазах его горело жадное торжество, лезвие топора разрезало воздух. Самое разумное и логичное — осторожно отступать, выигрывать время, оттягивать неизбежный удар. В ме ст о эт ог о я пр ыг ну л вп ер ед и т кн ул о бл ом ан ны м ос тр ым к он цо м ко пь я пр ям о ем у в ли цо .

Я точно рассчитал, подождав, пока топор не просвистит мимо, и только тогда ударил древком в лицо не ожидавшего этого Панчана.

Захваченный врасплох, он отшатнулся, оберегая свое надутое красивое лицо от острых щепок. На мгновение потерял равновесие, и в этот момент я взмахнул древком и обрушил ему на руку. Он закричал, разжал онемевшие пальцы, тяжелый топор вылетел из его руки и с грохотом ударился о песок арены в десяти футах от нас.

Я снова ударил его обломанным концом, и на этот раз острые щепки разорвали его по-девичьи гладкую щеку, провели кровавую линию от челюсти до уха. Панчан — с кровавой раной, нанесенной плохо обученным рабом-копейщиком, вооруженным п ал ко й ? Даже сквозь стук своего сердца, бившегося, как испуганная птица в клетке, я расслышал удивленный вздох, вырвавшийся одновременно из тысяч уст зрителей.

Лицо его, залитое кровью, исказилось, превратилось в кровавую тигриную маску гнева, он легко отскочил в сторону и выхватил из ножен рапиру с золотой рукоятью. Острие устремилось ко мне, танцуя в воздухе, дневной свет блестел на лезвии.

Но теперь я был в своей стихии, а он не достиг и начальной стадии мастерства. Он оказался неуклюжим новичком, а я — без ложной скромности — опытнейший фехтовальщик. И хотя в руках у меня была всего лишь сломанная деревянная палка, у нее длина и вес меча, с которым я достиг вершин мастерства. Панчан бранился, потел, топал; я легко парировал все его удары без всяких усилий. Арена загремела. В этот день я давал им зрелище, какого они никогда не видели.

Панчан выглядел жалко, его великолепное золотое тело заливал пот, смешиваясь с пылью и кровью из множества мелких порезов, потому что время от времени мое древко пробивало его защиту и касалось торса. И толпе это нравилось! Мне кажется, часть удовольствия в аплодисментах чемпиону — это тайная дрожь надежды, что он проиграет и тем успокоит так свойственный обычному человеку страх перед тем, кто его превосходит, утолит ненависть к нему. Во всяком случае падение Панчана с высот популярности было стремительным — и глубоким.

Схватка завершилась неожиданно и так, как я не планировал. Я не думал в тот момент о том, чем кончить дуэль; я уже давно утратил контроль над событиями и двигался от одного происшествия к другому.

Панчан яростно набросился на меня. Я парировал и отвел руку назад для ответного удара, но тут он поскользнулся и всей тяжестью упал, наколовшись на мое сломанное копье. Мертвая тишина обрушилась, как гром. Я нагнулся, коснулся его груди и подобрал его рапиру. Ему она больше не понадобится: острый обломок пробил ему сердце.

В оглушительной тишине я распрямился и поднял рапиру Панчана в победоносном приветствии. И толпа обезумела.

Принцу Тутону это не понравилось, но венец был мой, и хотя он с радостью отправил бы меня в подземелье с дельтагарами, недолго правит тот принц, который не награждает героев толпы. А героем арены в этот день был я.

Седеющий начальник игр Тон своей палицей сделал мне знак выйти вперед. Я прошел среди приветствующих к ер ак си ан своего отряда к дальней стене; стражники уже прислонили к ней лестницу, ведущую к королевской ложе. Толпа хрипло ревела, забрасывая меня лентами, букетами цветов, дорогими украшениями. По-прежнему держа в руке рапиру Панчана, я шел, не глядя по сторонам, и поднялся по лестнице, чтобы получить из рук Тутона золотой венец.

Не по характеру мне было склоняться перед ним, но я решил, что он должен видеть только мою льняную повязку, а не смотреть мне прямо в лицо. Потому что у Тутона Занадарского были причины запомнить меня.

Но я не подумал о протоколе. Когда я опустился на одно колено, капитан стражи неодобрительно нахмурился.

— Обнажи голову перед принцем, раб! — зарычал он и, быстрый, как мысль, прежде чем я невольным жестом смог удержать его руку, наклонился и сорвал повязку.

— Дж ан да р !

Это голос моей возлюбленной. Я поднял лицо и посмотрел в невероятные изумленные глаза. Тутон отшатнулся и побледнел.