Айя Субботина - Время зимы

Женщина продолжала стоять на коленях. Один из стражников схватил ее волосы, завел их назад, оттягивая так, чтоб обнажилась шея. Толпа застыла. Даже ветер притих, слушая, как оборвется человеческая жизнь. Раш слышал шепот Берна, что неотрывно глядел на нее одну. Молился ли он или говорил с женщиной в последний раз, карманник не понял.

Новоиспеченный палач засучил рукава, поплевал на ладони, схватился за древко, несколько раз примерился, как будет лучше, и кивнул стражнику. Тот снова дернул за волосы, да так сильно, что жертва качнулась. Карманник даже удивился, что за все время, женщина не проронила ни единого звука. Северянин занес топор.

Раш отвернулся.

Раздался хруст. Противный, мерзкий звук не до конца лопнувшего хряща. Толпа будто вся разом вздохнула. И снова свист занесенного карательного лезвия и удар.

— Во имя всех богов, дай же ей смерть! — выкрикнул Берн.

"Ржавым, да еще видать и тупым топором-то?" — мысленно переспросил Раш. Почему-то карманнику казалось, что оружие выбрано не случайно, наверняка чтоб больше помучить поганое тело, в котором угнездилась черная магия.

За третьим ударом тишина разродилась воплем многих голосов.

Все кончилось. Горожане, получив зрелище, разбредались.

— Пойдем, — сухо позвал Берн.

Раш послушался.

— Что будет с телом? — Поинтересовался он.

— Положат в мешок вместе с топором, и отвезут к границе Пепельных пустошей. — Берн скинул дешевую накидку, под которой сверкнул начищенный до блеска нагрудник, наплечники и наручи. Все более грубой работы, чем делали дасирийские и рхельские мастера-бронники, известные на весь Эрбос своим искусством. Единственным украшением брони Берна был след медвежьей лапы в правом углу нагрудника — белое золото словно вобрало в себя весь хлад артумских снегов.

В конце улицы, той самой, по которой пришел Раш, Берна ждали несколько северян. Один, ровесник карманника, с бритой головой, покрытой глубокими свежими шрамами и ухоженной светлой бородой с десятком кос, сидел на странном жеребце: над ушами коня росли рога, длинные, забирающие назад, на манер тех, что Раш видел у антилоп, только больше и завитые точно раскрученная лента. Всадник держал под уздцы еще и точно какую же жеребицу. Парень так же был в доспехах, на манер тех, что носил Барн, отмеченных медвежьей лапой. С ним были четверо стражников, чьи плащи так же отметил медведь. Раш заметил, что даже в столице Северных земель не пользовались седлами; вместо этого круп лошадей заворачивали целым куском шкуры и крестообразно схватывали ее ремнями.

— Все? — Только и спросил парень, когда Берн поравнялся с ними.

Мужчина молча кивнул и забрался на лошадь. Раш озадаченно поскреб затылок, ощущая себя без лошади, точно хромой. Должно быть северянин подумал о том же, потому что велел одному из стражников спешиться и отдать коня чужестранцу. Тот исполнил приказ. И, хоть даденый жеребец не носил рогов и ростом был меньше, Раш искренне поблагодарил северянина.

Всадники направились в замок.

Во внутреннем дворе Браёрона толпился народ: огромные, как каменные идолы, северяне шумели, обмениваясь крепкими словами под дружный хохот сородичей. Солнце, что изрешетило утренний туман, скользило по броням северян. Выверны, росомахи, горделивые орлы — Раш перестал различать зверей, что угнездились в железе доспехов и щитов. Карманник выискивал взглядом фергайру. В толпе мелькнул Эрик-волк, рядом — его брат. Карманник сжал челюсти, пожелав им провалиться к Гартису.

— Мы чтим шамаи, — сказал Берн так, чтоб слышал только Раш. — Только этот сдается мне бешеным псом, а не благородным волком.

— Мне тоже, — охотно согласился Раш.

Во дворе они остались верхом, как и все остальные северяне. Наверное то и были вожди, о которых говорил Конунг — все с лысыми черепами, с тонкими насечками шрамов на скулах и бровях. И все выпячивали вперед себя бороды, будто знамена, которых Раш так и не разглядел.

— Фергайра! Почтение северной колдунье! — выкрикнул кто-то, и все повернулись в сторону ворот.

Раш пожалел, что северяне пренебрегают стременами, потому что за горой спин бородачей, он не стразу разглядел ту, что Торхейм велел лишить жизни. Только северяне расступились, образуя проход для фергайры, карманник увидел свою жертву.

Под колдуньей была белоснежная лошадка, с тонкими серыми рогами. Через спину жеребицы лежал отрез шкуры белого медведя, опоясанный тремя парами ремней. Кобыла шла послушно, ее длинная грива курчавилась, точно дорогое руно, ноги, мохнатые от колен, чеканили камень новыми подковами.